Книги автора: Александр Моисеевич Володин

Книга «Записки нетрезвого человека» содержит «Оптимистические записки» (1967) и «Записки нетрезвого человека» (1999). Впервые под одной обложкой объединены два произведения автобиографической прозы Александра Володина, представляющие собой не только историю жизни автора на фоне духовной жизни страны, но и единое художественное целое. Издание включает обширные комментарии.

Сборник «Простите, простите, простите меня…» – самое полное на сегодняшний день издание стихотворений драматурга Александра Володина (1919–2001). Он включает в себя поэтическую книгу «Неуравновешенный век» (1999), подготовленную самим автором; стихотворения из сборников «Так неспокойно на душе» (1993), «Монологи» (1995) и «Попытка покаяния» (1999), а также стихи, публикующиеся впервые.

«Все с ума посходивши. Все с ума посходивши. Все с ума посходивши. Все посходивши с ума. Проба пера. Рыба теперь гниет не только с головы, но и с хвоста. Все больше вампиров, все меньше доноров, нехватка крови. Любящие люди сосут нас больше, чем остальные. За это и любят…»

Имя Александра Володина прочно связано с театром и кинематографом. Его пьесы несколько десятилетий с успехом идут на лучших сценических площадках, фильмы по его сценариям снимали известнейшие кинорежиссеры – Э. Рязанов, Г. Данелия, Н. Михалков. Искренность, редкостная правдивость, присущие его пьесам и сценариям, пронзительно звучат и в его автобиографических записках, в его прозе. И тем, что А. Володин понял и открыл для себя в жизни, он щедро и мужественно поделился с нами – его современниками.

«Рассказ о том, как мы с женой и сыном приехали жить в Ленинград и поселились в поселке Дибуны и знать не знали, что через две станции – море. А моря мы с женой и сыном не видели никогда в жизни. И никто не сказал нам, что море близко. Всем это было так известно, что и говорить-то было незачем. А мы хлопотливо жили трудной, скудной жизнью, продлевая временную прописку, потому что постоянной были недостойны. А через две станции – десять минут езды на электричке! – было Море! Там не видно другого берега? А на этом берегу – Лес! Сквозь который видится это Море! Как в книгах Майн Рида, когда путники выходят из джунглей и кричат: «Море!» Ни я не знал об этом, ни жена, ни сын. Если бы мы тогда и услышали случайный разговор об этом море, то не обратили бы и внимания…»

«Отец был алкоголиком. Приучил к этому и жену, мать мою. Нет, лучше мою мать. А то мало ли как поймут. Мать отдает ребенка в детдом и исчезает навсегда. Гордый, одинокий, несчастный…»

«Она словно медлила перед тем, как постареть всерьез, и с приветливым видом все держалась. Теперь не редкость такие женщины: умные, с юмором, эрудированные, им нелегко найти мужа под пару. А другая была из шахтерского поселка. Постарше ее и попроще. И все сложение более тяжелое, и волосы – мелкими кудряшками, провинциальная завивка…»

«– А что природа делает без нас? Вопрос. Бузыкин диктовал. Алла стучала на машинке с профессиональной быстротой…»

«Ольга отряхнула с пальто снег, завязала наверху уши шапки, выпустила локон и позвонила. Отворила Галя, ровесница ей…»

«Неказистый человек с длинным язвительным ртом, профессионально улыбаясь, демонстрировал фокусы. (Он сделал мрачное лицо, потом платком накрыл яйцо, потом смахнул платок – оп-ля! – и вот цыпленок на столе. Потом с ладони бил фонтан, потом он воду лил в карман, потом в кармане у него не оказалось ничего.) Происходило это в красном уголке студенческого общежития…»

«Мать была больна. Она не привыкла болеть, поэтому испугалась и думала, что теперь уже никогда не встанет. Волосы ее, непричесанные, лежали на подушке, смотрела она виновато. Она должна бы сама ухаживать за дочерью и помогать ей, но вот вместо этого лежит и нуждается в заботе…»

«Райздрав помещался в белом доме, который возбуждал мысли о покое и выздоровлении или о несерьезной болезни, когда ты лежишь на белой постели и посматриваешь в окно. Чесноков оставил чемодан у секретарши и вошел в кабинет заведующего. Заведующий производил впечатление симпатичного, простого и способного человека. Он посмотрел доброжелательно, еще не зная, зачем тот пришел…»

«Декабрь. 1615 год. Селенье Тобосо. В зажиточном крестьянском доме, за пустым дощатым столом, сидели: Альдонса, девушка двадцати шести лет, ее отец, ее мать, ее жених и Санчо Панса, худой человек с выпуклыми светлыми глазами…»

«Тридцать третий год нашей эры. Дом Марии, матери Иисуса. В открытой двери стоит ее младшая сестра. Она вглядывается в сумрак дома. – Мария! – тихо позвала она. – Что там? Где мальчик? – отозвалась Мария. – Отвела ребеночка, нашлись люди, приютили. – Видишь – побоялись. – Ну кто теперь не боится! Тоже дрожат. Самые верные друзья попрятались. Все куда-то исчезли, никого не найти. А первый друг, Петр, первый и отрекся. – Вот ругаешься. Нехорошо. – Почему нехорошо? – А вот потому и нехорошо…»

«Это происходило много тысяч лет до нашей эры. Люди уже существовали. Но даже самые проницательные из них не могли до конца разобраться в сложностях жизни. Звезды висели над ними, держась неизвестно на чем. Ночные духи были опасны. Дневные духи были ненадежны. Грозы были первобытны. И все же люди уже тогда были главным из того, что существовало на Земле. Сейчас они стояли вокруг ямы. Разговаривали неспешно, им нужно время, чтобы понять сказанное и обдумать ответ…»

«СУДЬЯ. Лаврова, вы поддерживаете иск мужа о расторжении брака? КАТЯ. Нет. СУДЬЯ. А вы, Лавров, не изменили свое решение? МИТЯ. Не изменил. СУДЬЯ. Лавров, вы когда-нибудь задумывались, что значит для человека любовь, семья?..»

«…Рабочий кабинет Куропеева. КУРОПЕЕВ сидит за столом. Перед ним секретарша НЮТА – привлекательная женщина лет тридцати. Куропеев смотрит на нее пристально и неловко улыбается, как взрослые улыбаются детям. Она смущена, но в меру, как смущаются перед начальником, который уже уходит…»

«Эта история произошла в Ленинграде, на одной из улиц, в одном из домов. Началась она задолго до этих пяти вечеров и кончится еще не скоро. Зима, по вечерам валит снег. Он волнует сердце воспоминаниями о школьных каникулах, о встречах в парадном, о прошлых зимах…»

«Комната в фабричном общежитии. Софиты на треногах. По радио, заглушив песню, грянул текст предпраздничной передачи: «Город Ленина вместе со всей страной готовится к встрече тридцать девятой годовщины Великого Октября. В день всенародного праздника советские люди еще раз продемонстрируют свою верность делу партии, преданность идеям ленинизма…» КИНООПЕРАТОР, бормоча и напевая, проверяет съемочный аппарат. БИБИЧЕВ наблюдает, как идет подготовка к съемке. В двери теснятся девушки из других комнат.»