Книги автора: Вацлав Вацлавович Воровский

«В семье, как известно, не без урода, а если нет настоящего, подличного урода, то имеется enfant terrible, который любого урода за пояс заткнет. Таким enfant terrible кадетского идеализма явился г. А. Васильев, выступивший в № 796 „Слова“ со своеобразным покаянным признанием…»

«В тот самый момент, когда щедринский карась-идеалист вздумал заявить о своем, правомочии, над ним захлопнулось щучье хайло. Щучий аргумент оказался реальнее и несомненнее карасьей теории прав человека…»

Написан в связи с делом Азефа.

«Тяжела подчас бывает доля руководителей „солидного“ органа, рассчитанного на читателей из „порядочного“ общества. Жизнь вращается по своим собственным законам, не всегда согласным с формулой „солидных“ органов, и поворачивается к читателям их нередко такой стороной, что „солидные“ органы только руками разводят от недоумения. А наивный читатель с навязчивостью enfant terrible'a пристает с вопросами: „Папа, а это что?“ Волей-неволей приходится допускать на страницах органа обсуждение таких вопросов, о которых и думать бы не хотелось… В такое тяжелое положение был недавно поставлен самый „солидный“ из наших журналов – „Вестник Европы“…»

«Когда мы прочли в редакции о киевском театральном инциденте, у нас от страха опустились руки и волосы стали дыбом. – Вот так история! Как же теперь быть? Что теперь нам делать? – Надо поддержать товарищей! – пылко восклицает один юноша. – Накось, поддержи, – возразил ему весьма опытный мужчина и показал трифолиум, – тебя так поддержат, что и мимо театра ходить перестанешь…»

«Авиация стала уже такой же всезахватывающей злобой дня, как в недавнее время порнографическая литература, а еще раньше политика. Очевидно, имеется какой-то специальный слой публики, который только и ждет, чем бы увлечься, благо настоящего дела и прочных вкусов у него нет…»

«Когда спала волна общественного движения, так высоко поднимавшаяся в последние годы, общественное внимание было поглощено явлением совершенно другого порядка. На сцену выступила изящная литература и литературная критика. Но это была своеобразная литература и своеобразная критика. Они носили яркий отпечаток утомленности и издерганной нервной системы, погони за сильными потрясающими впечатлениями, которые уравновесили бы и заглушили не затертые еще впечатления недавнего времени…»

«Среди вороха беллетристических произведений, вышедших в свет в текущем сезоне, весьма выгодно выделяется повесть И. А. Бунина „Деревня“, напечатанная сначала в „Современном мире“, а теперь появившаяся отдельным изданием…»

«Нашему уважаемому „коллеге“ Меньшикову не везет в последнее время. Только что „братушка“ Табурно чуть не пропорол ему брюхо ятаганом за то, что он разрешил боснийский вопрос с точки зрения австрийского посольства, – а тут вдруг извольте радоваться. Новое разоблачение…»

«Творится что-то неладное. Перестаешь понимать самые простые, установленные и освященные временем истины. Кому верить, на кого полагаться, за кого держаться?..»

«Вчера минуло шестьдесят лет с того дня, когда передовая Россия опустила в могилу слабое, измученное тело одного из величайших своих мыслителей и борцов – В. Г. Белинского…»

«Если вы попросите современного интеллигентного русского читателя назвать наиболее талантливых авторов наших дней, он, наверное, на одно из первых мест – если не на первое – поставит Леонида Андреева. И тем не менее этот самый читатель прочитывает каждую новую вещь Андреева с неудовлетворенным чувством: «Нет, это не то; эта вещь автору не удалась». И почти все, что дал литературе Л. Андреев, сводится в конце концов к длинному ряду таких неудавшихся произведений…»

«Когда благородный рыцарь дон Педро Аркадио де Фиеско был еще губернатором Саратовии, его жизнь текла мирно и счастливо. Но слава о его талантах шла широко, и скоро он достиг высоких почестей. Он стал первым министром в своем отечестве. И задумал дон Педро строить великое здание – мавзолей свободы (не подрумяненной, а пылающей настоящим румянцем)…»

«Злополучная судьба преследует журнал „Образование“ с тех пор, как он перешел в руки „понедельничных“ людей. Сначала из этого журнала ушли все марксисты – почти все, осталось человека два-три полумарксиста, переданных, по-видимому, старой редакцией новой вместе со столами, стульями, чернильницами и прочим инвентарем…»

«Когда ночь опускает свой покров на поле битвы и разделяет борющихся, – наступает момент учета итогов дня, определения потерь и завоеваний. Тогда разбитый противник спешит отступить под прикрытием темноты, а победители, не рискуя преследовать во мраке, предаются торжеству и радости. На поле битвы остаются только трупы и раненые, – и вот среди них начинают появляться темные фигуры мародеров, шарящие по карманам, снимающие кольца с рук, образки с груди. Ибо ночь после битвы принадлежит мародерам…»

«Поездка группы депутатов из центра в Лондон взволновала патриотические чувства другой группы – правых. Они обеспокоились за прочность устоев. Помилуйте: Англия – „классическая страна парламентаризма“, как говорится во всех учебниках…»

Фельетон написан в связи с юбилейными гоголевскими торжествами.

Всю прессу обошло известие о протоколе, составленном самарской полицией по поводу бесчинств, обнаруженных в банях, принадлежащих отцу известного противника пьянства депутата Челышева и находящихся в заведовании самого депутата.

«Чеховский Лопахин говорил, что «всякому безобразию есть свое приличие». Кажется, это мудрое правило начинает применяться и к королю безобразий Пуришкевичу. Проделки этого господина надоели уже тем, для кого он старается, и «реприманды» самого неожиданного свойства сыплются на него раз за разом…»

«Кольцов не старался знать, что он значит, – и он был прав. Не поэта дело определять свое значение для литературы и для общественной жизни. Его дело – творить свободно, как подсказывает ему его непосредственное чувство, а критика пусть уже судит, что он значит…»