bannerbanner
logo
Войти
Скачать книгу Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6Текст
Добавить В библиотеку

Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Текст
Aудио
Язык: Русский
Тип: Текст
Перевод: Татьяна М. Шуликова
Год издания: 1922
ISBN: 978-5-9524-5598-6

Полная версия

Пол Дьюкс

Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

© Перевод, ЗАО «Центрполиграф», 2021

© Художественное оформление, ЗАО «Центрполиграф», 2021

* * *

Нет ничего важнее для национального прогресса, чем спонтанное развитие индивидуального характера… Раньше независимой мысли угрожали монархи, боявшиеся вызвать недовольство подданных. Возможно ли, что ей снова грозят уже иные формы нетерпимости, пусть даже и в народном государстве?

Джеймс Брайс. Современные демократии

От автора

Если был в истории такой период, когда люди слепо шли не за звездами, а за лозунгами и штампами, то это происходит именно сейчас. В суматохе событий, непрерывно захлестывающих человечество, все сильнее размывается суть привычных слов. Не только такие абстрактные понятия, как свобода, равенство и братство, но и более конкретные и лишь недавно вошедшие в обиход, такие как пролетариат, буржуазия, Советы, уже успели как бы подернуться плесенью, которая скрывает их истинный смысл, и каждый раз, когда их произносят, нужно заново давать им определение.

Феномен красной России – это квинтэссенция триумфа штампов, лозунгов и политических ярлыков над разумом. Уставший от войны и политиканства русский народ легко поддался тем, кто сумасбродно обещал ему такое, чего никто не в силах дать, и меньше всего сами обещавшие. Как оказалось, громкие фразы вроде «Вся власть Советам», которые обладали тайной силой до того, как придумавшие их взяли в свои руки бразды правления, либо вообще не имеют никакого смысла, либо их наделяют каким-то произвольным смыслом, постоянно меняющимся и совершенно непредсказуемым. Точно так же демагоги всюду наделяют слова «рабочие», «буржуазия», «пролетариат», «империалистический», «социалистический», «кооперативный», «советский» и тому подобные произвольными смыслами, которые сегодня у них значат одно, а завтра – другое, смотря что требуется по обстоятельствам.

Крайние противники большевизма, особенно из числа русских, грешат этим в не меньшей степени, чем его крайние сторонники, причем без какой-либо выгоды для себя даже в рамках своего собственного класса. Ведь именно их безрассудными перегибами, как и искажением идей со стороны ультрарадикалов, и объясняется появление в определенных кругах необычайно странной аномалии – людей с пытливым умом, но без достаточных знаний – «салонных большевиков». Нам никогда не возродить ясность мысли и представлений, если не вернуть словам их точный смысл, а на это уйдут многие годы.

Именно этот разлад между реалиями большевистской России и фразеологией красных вождей поразил меня больше, чем что-либо другое. Вскоре я пришел к выводу, что эти отточенные, броские лозунги были придуманы в первую очередь для того, чтобы вести пропаганду в иностранных государствах, ведь в своих газетах для внутреннего пользования большевики иногда позволяют себе неожиданные приступы искренности и описывают свои неудачи в таких выражениях, которые могли бы соперничать с выпадами их самых заклятых врагов. Но они все равно цепляются за такие несообразные термины, как «рабоче-крестьянское правительство» и «диктатура пролетариата».

К этим-то противоречиям я и постарался привлечь внимание на нижеследующих страницах. Мой взгляд – это не взгляд профессионального политика, социального реформатора или ловкого репортера, но простого обывателя, «человека с улицы». Советское правительство обвинило меня, как сотрудника разведки, в заговорах с целью его свержения. Но я приехал в Россию не для того, чтобы строить заговоры, а чтобы разобраться в ситуации. Советское правительство дало мне не самые удачные рекомендации, и да простит мне читатель, если я позволю себе привести парочку самых вопиющих. В конце 1920 года из министерства иностранных дел мне сообщили о том, что 16 февраля 1920 года в Москве казнили некоего мистера Чарльза Дэвидсона и что на требование британского правительства дать объяснения по этому поводу советские власти ответили, что мистер Дэвидсон расстрелян как соучастник моей «провокаторской деятельности». Однако о существовании мистера Дэвидсона я узнал только из письма министерства. Далее, по случаю недавнего наступления генерала Юденича на Петроград, большевистское правительство заявило, что я подстрекал к созданию «белого» правительства, которое должно было захватить власть после падения города, и даже опубликовало список примерно из дюжины министров, которых я якобы назначил. Но я не только не имел никакого отношения к упомянутому правительству и не подозревал о нем, но и самих предполагаемых министров, за одним исключением, не знал даже по имени, а исключением был один господин, о котором я где-то когда-то слышал, но никоим образом с ним не общался.

Не хочу утомлять себя и читателя перечислением здесь многих аналогичных примеров. Из тех лиц, с кем меня связывает большевистское правительство, мне знакомы лишь несколько имен. В большинстве своем это люди, с которыми я никогда не встречался и, более того, не слышал о них. Даже из англичан, мужчин и женщин, которых большевики арестовали как моих «соучастников» и в отдельных случаях продержали их за решеткой больше года, я знал лишь немногих. И только с одним я хоть как-то общался в качестве сотрудника разведки. Несколько человек, с которыми я встречался впоследствии, сообщили мне любопытные подробности о том, что, арестовывая их, как и многих невиновных жителей России, большевики ссылались на «дневник», который я якобы вел и якобы упомянул там их имена. Очевидно, этот «дневник» также демонстрировали иностранным посетителям из числа сочувствующих как неопровержимое доказательство причастности упомянутых русских и британских граждан к моим многочисленным «заговорам»! Нужно ли говорить, что, несмотря на всю мою неопытность в искусстве и науке разведки, я с самого начала взял себе за непреложное правило никогда в своих записях не упоминать никаких настоящих имен или адресов, разве что таким способом, который понятен только мне одному и больше ни единой живой душе, да и притом моим единственным «дневником» были записи, которые частично и легли в основу этой книги и которые я вел во время кратких приездов в Финляндию, о чем я расскажу на нижеследующих страницах.

Само собой разумеется, что эта книга предназначена не для того, чтобы исправлять данные ошибки советского правительства. При написании ее невозможно было совместить точность повествования с успешной маскировкой людей и мест. В силу этого часть книги, посвященная моему личному опыту, имеет пробелы и представляет собой набор эпизодов с участием нескольких лиц, и я попытался сплести из этих разрозненных эпизодов более или менее связный рассказ о той необычайной цепи обстоятельств, которая привела к тому, что мне пришлось руководить разведывательной службой в России почти целый год, а не пару месяцев, как изначально предполагалось. Я не останавливался на своих последующих поездках в Белоруссию, Северную Украину и Литву, поскольку мои тамошние наблюдения лишь подтвердили выводы об отношении русского крестьянства к революции, к которым я пришел раньше. Думаю, что в этой книге мне удалось добиться того, что я не мог не считать необходимым, а именно скрыть истинных участников событий за путаницей людей и мест (за исключением одного или двух случаев, которые сейчас уже не представляют важности) в достаточной степени для того, чтобы большевистские органы не вышли на их след.

«Даже считая некую точку зрения несостоятельной или план – неосуществимым, – говорит виконт Брайс в „Современных демократиях“, – нужно с сочувствием относиться ко всем искренним стремлениям улучшить наш несовершенный мир, признав, что многое нуждается в изменении и что множество доктрин, когда-то считавшихся неопровержимыми, требуют пересмотра в свете новых фактов». Коммунистических экспериментов это касается не меньше, чем любых иных. Если в своей книге я почти исключительно сосредоточился на позиции русского народа, а не его нынешних правителей, то могу лишь сказать, что именно за этим я и отправился в Россию – чтобы выяснить отношение народа. Результаты, к которым приведет большевистская революция, будут очень далеки от тех, на какие рассчитывают ее сторонники, однако из ошибок и просчетов коммунистов, из их фанатичного стремления облегчить участь людей, пусть даже с помощью принуждения и кровопролития, нам предстоит извлечь уроки, которые принесут неизмеримое благо всему человечеству. Однако главным и самым воодушевляющим уроком из всех будет невероятный пример того, как русский народ с поразительным терпением и несгибаемой стойкостью преодолеет свои нынешние и, быть может, еще горшие бедствия и одержит победу благодаря неколебимой вере в истины того мировоззрения, которое у коммунистов зовется «опиумом народа».

Часть первая

Глава 1

Человек из толпы

Снег ярко искрился в морозных лучах весеннего дня 11 марта 1917 года[1]. Невский проспект был почти безлюден. В воздухе дрожало возбуждение, и казалось, будто из предместий этого красивейшего города Петра доносится низкий приглушенный гул как бы множества голосов. Гневные, страстные голоса грохотали далеким громом, а в самом центре города было тихо и спокойно. Тут и там стояли или размеренно вышагивали по улицам конные патрули. На белом снегу алели пятна крови, а с верхнего конца проспекта все еще доносился прерывистый треск винтовок.

Как неподвижно лежали там эти трупы! На лицах застыли жуткие оскалы. Кем они были, как умерли? Кто знал о них, кому до них было дело? Может быть, матери, жене… Стычка произошла рано утром. Толпа… крик… команда… залп… паника… пустая улица… тишина… и кучка трупов, страшных, неподвижных в холодных лучах солнца!

Поперек широкой проезжей части растянулся полицейский кордон, переодетый солдатами, они лежали и периодически постреливали. Маскировка была попыткой обмануть, ведь, как известно, армия перешла на сторону народа. «Скоро, – механически повторял я снова и снова, представляя себе великий катаклизм, ужасный и ошеломляющий, но горячо ожидаемый. – Это может случиться в любой момент – завтра, послезавтра…»

И завтра что был за день! Я видел, как вышли первые революционные полки, был свидетелем того, как разъяренная чернь разграбила арсенал. За рекой солдаты вломились в «Кресты». Все сметающие толпы со всех сторон хлынули к зданию Думы в Таврическом дворце, а ближе к вечеру, после того как царскую полицию разогнали на Невском проспекте, поднялся мощный рокот, благоговейный шепот миллиона губ: «Революция!» Начиналась новая эра. Революция, мнилось мне, станет провозглашением независимости для России! В своем воображении я представлял себе огромный маятник, отягощенный грузом накопленных бед и невзгод 180 миллионов человек, который внезапно пришел в движение. Далеко ли он качнется? И сколько раз? Когда и где он остановится, израсходовав громадный запас скрытой в нем энергии?

Поздно вечером я стоял у Таврического дворца, ставшего центром революции. В большие ворота никого не пускали без пропуска. Я отыскал место в ограде между воротами и, пока никто не смотрел, влез на нее, спрыгнул с другой стороны и побежал через кусты прямо к главному портику. Там я скоро встретил нескольких знакомых – товарищей еще со студенческих дней, революционеров. И что за зрелище предстало передо мной во дворце, еще недавно столь тихом и величественном! Во всех залах и коридорах вповалку спали усталые солдаты. Сводчатый вестибюль, по которому раньше молча туда и сюда бегали думцы, чуть ли не до потолка был забит всякими телегами, багажом, оружием и боеприпасами. Всю эту и следующую ночь я вместе с революционерами трудился над тем, чтобы превратить Таврический дворец в революционный арсенал.

Так началась революция. А потом? Теперь уже всем известно, как разбились надежды на свободу. Враг России Германия, отправившая пролетарского диктатора Ленина вместе с его клевретами в Россию, поистине сумела найти ахиллесову пяту русской революции! Сейчас уже ни для кого не секрет, как увяли ее цветы под мертвящим дуновением классовой войны и как Россию вновь ввергли в голод и крепостничество. Я не стану задерживаться на этом. Моя история относится к тому времени, когда они уже стали жестокой реальностью.

Мои воспоминания о первом годе большевистской власти смешались в калейдоскопическую панораму впечатлений, полученных во время поездок из города в город, когда приютившись в углу набитого товарного вагона, когда устроившись с комфортом, когда на подножке, а когда и крыше или буфере. Формально я состоял на службе в министерстве иностранных дел Великобритании, но, после того как Англо-русская комиссия (членом которой я был) покинула Россию, я стал сотрудничать с американской юношеской христианской организацией YMCA[2]и занимался гуманитарной помощью. Через год после революции я оказался в городе Самара, где тренировал отряд бойскаутов. Когда таяли зимние снега и весеннее солнце лучилось весельем и радостью, я проводил парады и вместе с моими американскими коллегами устраивал загородные прогулки и спортивные занятия. Новые пролетарские законодатели косо смотрели на наши маневры, но их слишком заботила экспроприация «буржуазной» собственности, чтобы тратить время на «контрреволюционных» скаутов, даже несмотря на их явный антибольшевистский настрой. «Будь готов!» – таким приветствием встречали скауты друг друга на улице. И ответное «Всегда готов!» было исполнено для них глубокого смысла, который усиливался их мальчишеским энтузиазмом.

Потом, однажды, когда я находился в Москве, мне вручили нежданную срочную телеграмму из британского министерства иностранных дел. «Вас немедленно вызывают в Лондон», – гласила она. Я тут же выехал в Архангельск. Москва, с ее беспорядками, политическими распрями, сжимающимися тисками голода, контрреволюционными заговорами, с графом Мирбахом и его германскими интригами, осталась позади. Весть о его убийстве произвела эффект разорвавшейся бомбы. Перегнувшись через борт беломорского парохода, находясь в тысяче километров от Москвы, я проклял свою удачу, что не дала мне остаться в столице. Я стоял и смотрел, как солнце клонится к горизонту, парит огненным овалом на границе сверкающего моря, касается воды и, не скрываясь, поднимается вновь, празднуя победу безночного полярного лета над мраком. Затем Мурманск и вечный день, эсминец до Печенги, буксир до норвежской границы, десятидневное путешествие вокруг мыса Нордкап, по сказочной стране норвежских фьордов до Бергена, и, наконец, извилистым курсом, уворачиваясь от подводных лодок, через Северное море в Шотландию.

В Абердине комендант получил приказ отправить меня первым же поездом до Лондона. У вокзала Кингс-Кросс ждала машина, и меня, не знавшего ни куда меня везут, ни зачем меня вызвали, доставили к какому-то зданию в переулке недалеко от Трафальгарской площади. «Сюда», – сказал шофер, выходя из машины. Лицо шофера походило на маску. Мы вошли в здание, и лифт доставил нас на последний этаж, над которым были надстроены дополнительные помещения для служб военного времени.

Лабиринты всегда ассоциировались у меня с подземными ходами, но здесь, в этом здании, на крыше меня ждали настоящие катакомбы барсучьих нор с проходами, коридорами, укромными уголками и закоулками, беспорядочно стыкованными друг с другом. Выйдя из лифта, мой провожатый повел меня вверх по лестнице, настолько узкой, что кто потолще, наверно, на ней бы застрял, затем вниз по такой же лестнице с другой стороны, под деревянными арками, такими низкими, что нам приходилось наклоняться, за какие-то внезапные углы и потом опять вверх по лестнице, которая и вывела нас на крышу. Перейдя короткий железный мостик, мы стали петлять по новому лабиринту, пока у меня не закружилась голова и мы наконец не добрались до комнатушки площадью примерно десять на десять футов[3], где сидел офицер в форме британского полковника. Бесстрастный шофер объявил о моем приходе и удалился.

– Добрый день, мистер Дьюкс, – сказал полковник, вставая и приветствуя меня сердечным рукопожатием. – Рад вас видеть. Вы, конечно же, удивлены, что вас вызвали в Англию, не дав никаких объяснений. Что ж, должен конфиденциально вам сообщить, что есть мысль предложить вам довольно ответственный пост в службе внешней разведки.

Я раскрыл рот.

– Но мне же никогда… – Я запнулся. – Могу я спросить, что от меня требуется?

– Разумеется, – ответил он. – У нас есть причины полагать, что Россия недолго останется открытой для иностранцев. Мы хотели бы, чтобы кто-то остался там и держал нас в курсе происходящих событий.

– А как же моя теперешняя работа? – заметил я. – Это важное дело, и если я его брошу…

– Мы предвидели это возражение, – ответил полковник. – Должен сказать вам, что в условиях военного положения мы имеем право в случае необходимости призвать вас на службу. Вы прикреплены к министерству иностранных дел. Наша организация также работает совместно с министерством, с которым по данному вопросу проведены консультации. Конечно, – язвительно прибавил он, – если вас беспокоит риск или опасность…

Я забыл, что ответил ему, но он не стал углубляться.

– Очень хорошо, – продолжил он. – Обдумайте все и возвращайтесь завтра в половине пятого. Если у вас не найдется убедительных причин для отказа, мы будем считать вас нашим сотрудником, и я сообщу вам дальнейшие детали.

Он позвонил в звонок. Появилась молодая женщина и проводила меня до выхода, пробравшись сквозь путаницу коридоров, как мне показалось, с достойной изумления ловкостью.

Сгорая от любопытства и уже загипнотизированный тайнами этого надземного лабиринта, я рискнул задать вопрос моей провожатой.

– Что это за учреждение? – спросил я.

Я заметил огонек в ее глазах. Она пожала плечами и, не ответив, нажала кнопку лифта.

– Доброго дня, – сказала она, пропуская меня в кабину.

На следующий день уже другая девушка провела меня вверх-вниз по узкой лестнице до кабинета полковника. Я нашел его в довольно просторной комнате с мягкими креслами и книжными шкафами во все стены. По-видимому, он считал совершенно естественным, что мне нечего было сказать.

– Я вкратце объясню вам, что нам от вас нужно, – начал он. – Потом можете высказать все, что хотите, и я провожу вас на собеседование к… э-э-э… к шефу. Если в двух словах, мы хотим, чтобы вы вернулись в Советскую Россию и присылали нам отчеты о тамошнем положении дел. Мы хотим быть полностью в курсе того, что думают все слои общества, знать, какой поддержкой пользуется правительство большевиков, как развивается и меняется его политика, каковы перспективы смены режима или контрреволюции и какую роль во всем этом играет Германия. Что же касается способа проникновения в страну, прикрытия, под которым вы будете там жить, и как будете присылать свои отчеты, то мы оставляем это на ваше усмотрение, так как никто лучше вас не знает местных условий.

Он изложил свои взгляды на Россию и попросил меня подтвердить их или поправить, а также назвал имена нескольких англичан, с которыми я мог бы вступить в контакт.

– Я узнаю, готов ли… э-э-э… шеф, – наконец сказал он, вставая. – Вернусь через минуту.

Комната выглядела обычным кабинетом, но на столе не было никаких бумаг. Я встал и оглядел полки с книгами. Мое внимание привлекло прекрасно переплетенное собрание сочинений Теккерея, кажется, в зеленом марокене[4]. Одно время я баловался переплетным делом, и книги в художественных переплетах с тех пор никогда не оставляют меня равнодушным. Я снял с полки томик «Истории Генри Эсмонда». К моему недоумению, книга никак не хотела раскрываться, пока я случайно не провел пальцем, как мне казалось, по обрезу, и вдруг она открылась сама собой и оказалась шкатулкой! В изумлении я чуть не уронил ее, и на пол выскользнул бумажный лист. Я торопливо подхватил его и заглянул. В заголовке значилось Kriegsministerium, Berlin (военное министерство, Берлин), ниже был отпечатан герб Германской империи, и весь лист был исписан мелким почерком на немецком языке. Я едва успел сунуть его обратно в шкатулку и поставить том на полку, как вернулся полковник.

– Э-э-э… шефа нет, – сказал он, – но вы сможете встретиться с ним завтра. Вас интересуют книги? – прибавил он, заметив, что я смотрю на полки. – Я их коллекционирую. Вот, не хотите ли взглянуть, любопытная старинная биография кардинала Ришелье. Я купил ее за шиллинг на Чаринг-Кросс-Роуд.

Упомянутая книга стояла непосредственно над «Генри Эсмондом». Я с опаской взял ее с полки, ожидая, что сейчас что-нибудь произойдет, но это была всего лишь ветхая книга на французском языке с надорванными и испачканными страницами. Я сделал вид, что заинтересован.

– Думаю, больше здесь особо не на что смотреть, – как бы невзначай бросил полковник. – Ну, до свидания. Приходите завтра.

Мне было невероятно интересно, что за «шеф» у этого учреждения и каким он окажется. Девушка загадочно улыбалась, провожая меня до лифта. Я вернулся туда на следующий день. Всю ночь я раздумывал, как же мне попасть обратно в Россию, но ничего не решил. В голове у меня было совершенно пусто, и все мои мысли были поглощены тайнами лабиринта на крыше.

И вновь меня проводили к полковнику. Мои глаза инстинктивно обратились к книжному шкафу. Полковник пребывал в добродушном настроении.

– Вижу, вам понравилась моя коллекция, – сказал он. – А вот, кстати, прекрасное издание Теккерея.

Сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди!

– Самый роскошный переплет, который мне доводилось видеть в жизни. Не хотите ли взглянуть?

Я в упор посмотрел на полковника, но лицо его было непроницаемо, как маска. Я сразу же решил, что он хочет посвятить меня в секреты своего учреждения. Я живо встал и снял с полки «Генри Эсмонда», стоявшего ровно на том же месте, где я оставил его накануне. К моему полному замешательству, книга открылась совершенно естественным образом, и в руках у меня оказалось не более чем роскошное издание, богато иллюстрированное и отпечатанное на индийской бумаге! Я недоуменно уставился на полку. Никакого другого «Генри Эсмонда» там не было. Непосредственно над пустым местом, как и вчера, стояла биография кардинала Ришелье. Я положил книгу на место и, стараясь не выказать растерянности, повернулся к полковнику. Лицо его было бесстрастным, даже, можно сказать, скучающим.

– Великолепное издание, – повторил он как бы устало. – Теперь, если вы готовы, пойдемте к… э-э-э… к шефу.

Чувствуя себя полным болваном, я, заикаясь, согласился и последовал за ним. Идя по неразберихе лестниц и внезапных коридоров – какому-то дому Ашеров в миниатюре, я мельком заметил верхушки деревьев, сады на набережной Виктории, Темзу, Тауэрский мост и Вестминстер. По тому, как внезапно менялся угол зрения, я решил, что в действительности мы попросту крутимся в очень тесном пространстве, и, когда вдруг оказались на пороге просторного кабинета – святилища «э-э-э… шефа», – у меня возникло непреодолимое чувство, что на самом деле мы сдвинулись всего на пару ярдов и что этот кабинет находится сразу же над кабинетом полковника.

Это была мрачноватая комната с низкими потолками на самом верху здания. Полковник постучал, вошел и встал по стойке смирно. Нервничая и смущаясь, я последовал за ним с мучительным осознанием, что в ту минуту не смог бы разумно высказаться ни по одному вопросу на свете. С порога комната казалась погруженной в полутьму. Письменный стол был размещен перед окном таким образом, чтобы, войдя в комнату, глаза видели одни силуэты. Прошло несколько мгновений, прежде чем я сумел ясно различить хоть что-то. Полдюжины телефонных аппаратов выстроились в ряд слева от большого заваленного бумагами стола. Сбоку на обычном столе лежало множество карт и чертежей, модели аэропланов, субмарин и каких-то механических аппаратов, а разноцветные колбы и дистилляционное оборудование с пробирками на подставке свидетельствовали о том, что тут проводятся химические опыты. Эти признаки научных исследований только усиливали и без того уже неодолимую атмосферу необычности и тайны.

Но не это привлекло мое внимание, пока я стоял там и нервно ждал. Не колбы и не механизмы приковали мой взгляд. Глаза мои не отрывались от фигуры за письменным столом. В просторном вращающемся кресле, ссутулив плечи, оперев голову на руку, в одной рубашке без пиджака сидел и что-то быстро писал…

Увы, нет! Простите, я позволил себе забыться! Пока еще остаются вещи, которые я не имею права разглашать. Которые должны остаться покрытыми тайной. И одна из них заключается в том, кто была эта фигура в крутящемся кресле в этой полутемной комнате на верхнем уровне лабиринта на крыше дома возле Трафальгарской площади в тот августовский день 1918 года. Я не могу ни описать его, ни назвать какое-либо из его двадцати с лишним имен. Достаточно сказать, что при всем моем благоговении в ту первую встречу вскоре я стал относиться к «шефу» с чувством глубочайшего личного уважения и восхищения. Это был британский офицер и английский джентльмен высочайшей пробы, абсолютно бесстрашный и одаренный безграничными ресурсами интуиции и неординарного ума, и я могу считать одной из величайших удач своей жизни, что мне представился шанс войти в круг его знакомых.

Популярные книги
bannerbanner