Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения
Полная версия
- О книге
- Читать
Павел Яковлевич Зальцман
Сигналы Страшного суда
Стихотворения
Мы выделываем стих
Чрезвычайно прочно.
Вещи любят, чтобы их
Называли точно.
Павел Зальцман1. «Тихо-тихо на лугу…»
Тихо-тихо на лугу,Догорает ветерок.Я бегу к тебе, бегу,Пастушок.Выходи же на ручейПод горойПоскорей. Поскорей,Дорогой.Стынет вечер голубой,Гаснет свет.Ах, увижусь ли с тобой,Или нет…30 ноября 1922
2. «Оружейник, точи…»
Оружейник, точи.Наши стрелы – лучи,Их огонь не убывает.Наши стрелы быстрей,Наши стрелы острей,Наши стрелы убивают.Оружейник, точи.Мы подымем мечи,Нас хранят вороненые латы.Мы набычим рога,Мы летим на врага,Мы украшены. Мы крылаты.Точно ливень из туч,Точно огненный луч,Мы ударим по вашим латам.Мы летим, мы летимЧерным и золотым,Мы летим раскаленным градом.1923
Рыбница
3. «Под горой зеленая долина…»
Под горой зеленая долина,В лозняке ручей неуследим.С очерета черного овинаСтелется вечерний дым.Уплывает розовая глина,Ускользает ветерок.Аист подымается с овинаИ улетает на восток.А за ним, скрипя и лая,Сняться с места норовя,Над колодцем тянется сухая,Неживая шея журавля.Кто не хочет оставаться, —Клонит голову к плечу,Должен никогда не просыпаться.Я снимаюсь и лечу.10 октября 1924
Рыбница
4. «Река еще в тумане…»
Река еще в тумане.Розовый восток.Облачко над нами,Как машущий платок.И машет и мелькает,Как будто ветерокНас жадно провожаетИзгибами дорог.Взбегает на вершину,Кружит платок и рвет:– Не брошу, не устану…Бросает. Отстает.1924, Рыбница – 1946, Алма-Ата,
гостиница «Дом Советов»
5. Зима
Для маленькой Тани
Вот январь наступил,Снег глубокийОпушил, оснежилНаши щеки.Речка бьется подо льдом.Стынут мели.Лица темным огнемЗаалели.Злыми пальцами мороз, —Снег глубокий, —Щиплет щеки, держит нос,Щиплет щеки.Быстрый ветреный восходРазгуляться не успеет,И мутнеет небосвод.И темнеет.Вот луна. Висит коса.В наши ушиНочь доносит голосаГлуше. Глуше.2 января 1925
Рыбница
6. Утро
Одинокий поезд мчится.Рвется, рвется серый дым.Утренний туман клубитсяПо просторам золотым.Ветер с нами вперегонкуРазгоняет облака,Раздаются часто, звонкоСтук колес и звук гудка.Мимо нас простор широкийМчится вспаханных полей,Вот, задернутый осокой,В балке маленький ручей.Прокатился мост зеленый,Пролетает стая луж.Воет, воет поезд сонный,Усыпляет стук колес.Промелькнула и деревняМимо. А за ней опятьПотянулася равнинаИ широкой степи гладь.Одинокий поезд мчится.Рвется, рвется серый дым.Утренний туман клубитсяПо просторам золотым.8 августа 1925
7. Осень («Пальцы ветра, шумно шаря…»)
Пальцы ветра, шумно шаря,Плющ срывают с мокрых стен.Шпага звякнула о шпору.Дочитал. Встает с колен.Беглый стук копыт,Звук ответный плит,Листьями покрытых.Это он спешит,Черный конь летит,И стихают плиты.Время спит. Неслышно тянется.Так ползет в траве змея.Кто уйдет и кто останется?Кто умрет? Быть может, я.Слышен стук копыт.Или кровь стучит?Звук ясней и чаще.Опоздавший спешит.Конь как ветер летит,Разрывая кольца чащи.Ветер воет иль ворон каркает?Ветер листья кружит в ветвях.Шпага вытерта желтым бархатом.Тело сложено в кустах.Злобно дуб качается сгорбленный,Ветер воет в победный рог.Расползается знак бесформенный.Капли крови сосет песок.28 августа 1926
Ленинград
8. «В поту его холодный лоб…»
В поту его холодный лоб,И убегает взгляд.На этот раз не повезло —Сейчас его казнят.Его ведут на эшафотС рассвета до сих пор.И он идет, давно идет,Над ним висит топор.Он прислоняется к столбу.Вокруг шумит народ.Прилипли волосы ко лбу.Сейчас он оботрет.12 декабря 1926
Ленинград
9. Ночь («Дым ли это снежный, туманы ли…»)
Дым ли это снежный, туманы лиТак окутали плечи башен?Звезды пылью в небо прянули,А под ними месяц повешен.Блестки снега с визгом и пениемПо дворам и крышам мечутся,Так что стены качаются, пьяныеПод лучами летящего месяца.От огня такого неверного,Под лучами такого месяцаВ эту ночь, на суку дерева черногоКто-нибудь должен повеситься.9 апреля 1927
Ленинград
10. Осень («Саван сумерек клубится за окошком…»)
Саван сумерек клубится за окошком,Бледен неба северный наряд.Только месяца мутнеющие рожкиВ глубине топазами горят.Мы остались. Улетели птицы.За окном, в тумане сентября,Стая листьев медленно кружится,Красным снегом по двору соря.Выгорает свет на половицах,Тучи точат за слезой слезу.Темнота зевает и ложится.В высоте сосна, как волчий зуб.Сентябрь 1927
Ленинград
11. «Ветер резкий плащ черный рвет…»
Ветер резкий плащ черный рвет.Серой дымкой скрыта даль.Море песню из всплесков поет,В этой песне звенит печаль.Черный плащ донесло до воды,Подымает его волна,И, отмытая, возле дырКровь теперь уже не видна.1927
12–13. Заговор
I. «Дымный факел, догорая, плачет…»
Дымный факел, догорая, плачет,Смоляная вниз ползет слеза.Заговор скреплен и начат.Бархат сумрака окутывает зал.Темный ход от каменной скамейки,Осторожней делается шаг.Пробегают золотые змейкиПо клинкам грозящих шпаг.Слов огонь, неосторожно ярок,Лижет ветки красного костра.В глубине открытых арокПо углам ворочается страх.II. «В темноте густой и липкой…»
В темноте густой и липкойДвух дверей гнусавый плач.Нас подбадривал улыбкойСнисходительный палач.[Кто язык удержит за зубами!Не хватило вытянутых жил.Прозвучал служебный «амен» —Человек напрасно жил.]25 декабря 1927
Ленинград
14. «Плачет сумрак голосом шарманки…»
Плачет сумрак голосом шарманки.Звон дождя о скуке говорит.Извиваясь в глубине Фонтанки,Сквозь туман мерцают фонари.Под ногами мокрые каменья,Временами – скрип песка.Сквозь туман дождливой теньюПробирается тоска.Воду режут отраженья ночи,Окна щелкают зубами рож.Фонарей огни в ответ хохочут.Тело охлаждает дрожь.Плачет сумрак голосом шарманки.Ряд стволов качнулся и поник.Хорошо катиться по Фонтанке,Головой ушедши в воротник.23 января 1928
Ленинград
15. Побег
Мы избавимся от пыток —По дороге мчится гул.Торопитесь, твердые копыта,Караул уснул.За мелькающим лесным заборомСкоро будут синие луга.Солнце красит блекнущим загаром,И полет туманит, как угар.Уносите кони, уносите,Нас опутал лунных нитей дым.Нить за нитью мчатся эти нити,И от них летим мы и летим.9 марта 1928
Ленинград
16. «Остров, остров, берег желтый…»
Остров, остров, берег желтый,Месяц, месяц молодой,Утром, крадучись, прошел тыНизко-низко над водой.Белый парус далеко, —Опадающий мешок.Месяц цедит молокоВ тростниковый гребешок.1928
17. «Вечер, догорающий победно…»
Вечер, догорающий победно,Красный плащ над степью распростер.Стадо туч под мутным солнцем медно,И безмолвен выжженный простор.Зубьями камней овраг ощерен,Шевелится высохший ковыль.На огромный лошадиный черепОседает розовая пыль.Солнце через пыль кроваво гаснет,Как в тумане тлеющий костер.Догорая, этот вечер красныйМутный плащ над степью распростер.В крыльях туч, темнея, гаснут перья,Вянут листья красного куста.Как в овраге лошадиный череп,Голова разбита и пуста.1928
18. Весна («Окна стеклянной пеной…»)
Окна стеклянной пенойБьются в сетях у стен,Разломан ножами светаХолодный блеск их.Как рыбы, уходят в тениИ в тине тонут, с тем,Чтоб на внезапной лескеМетнуться занавеской.За дребезжаньем ведер,За звяканьем подков,За прыганьем подводыПо голышам булыжнымВзлетают, звоном выдернутые,Грузила пятаковИ падают под сводами,Холодные и влажные.И, каплями разбуженные,Оживают плиты,И уплывают лужи,И розовы граниты.9 апреля 1929
Ленинград. Загородный, 16
19. Вывеска
Со звоном плывут и тонутВ тени вороненые рыбы,А от стекольной водицыВзлетает битая птица.1929
Загородный, 16
20. «Не вытянет стрела в глухие облака …»
Не вытянет стрела в глухие облакаТугой и медный звон зеленой тетивы.Молчат колокола. На мертвых языкахКачаются сползающие шлифованные тени.Им петь нельзя, но звон их в грязной пенеИ в плеске желтых волн Невы.Колет колокол железом,Звон удара, бок проломан.Разогнали. Он ползет.Он сорвался с колокольниДля последних похорон.По каменьям грянул звон.Пепел тает. Ветер веет.Пыль пылит. Нева невеет.1929–30?
21–23. Дождь
I. Ночь («Окутал дождь. Затопленный булыжник…»)
Окутал дождь. Затопленный булыжник.Мы заперты в бочонках тусклых улиц,И в желтизне приподнятого небаОтражена нахмуренность закут.Мы наблюдаем с жадностью прохожих —Они от нас скрываются, сутулясь.Мы припадаем к выщербленным стенам.Ночь выжата, и мы в ее соку.Раздавленные сыростью известки,Недвижны покоробленные стены.Привлекшие нас темнотою сваиЕдва шипят, как илистая пена,И вдруг, пустой и глянцевой полоской,За поворотом, как всегда бывает,Сливаясь в цепь из булькающих капель,Стекает вниз холодная вода.Но через дождь пока что серый скальпельПо горизонту ползшего рассветаК ночной одежде, скомканной и спящей,Метнулся с крыш и с кожею содрал.Глаза открыл и ставнями заклекалПромытый утром город. После этогоВ пузырчатой и лопавшейся чащеСгорела и рассыпалась заря.10 апреля 1929
Ленинград
II. «За подворотней дробный гул…»
За подворотней дробный гулТянул во двор, бросал за воротУдары капель, бил и гнулИ гнал в ворота, будто вора.Был всюду реющий ударНад головой тяжел и буен,Из полноводного прудаКатились сумерки и струи.Они поили нас и, внизСтекая, освежали крыши.И вот, обрызганнее листика,Весь город делается выше.Но чердаки, уткнувшись в пыльУглов, заплывших тьмою, ловятМеталла гулкие стопыНа каждом слове.19 апреля 1929
Ленинград
III. «Последний ветер сорвался с мачт…»
Последний ветер сорвался с мачтНа душные крыши и с пылью, скомкав,Нагнал газетных рваных клочьевВ сухие рты дверей и окон.Но капли повисли на прутьях оград,Над ними дома светлы и плоски,А доски ремонта оделись парадноВ лоскутья паркета свинцового блеска.Исчерчены улицы ржавчиной кислой,Их стены росисты, как спайки труб,Их ложа разрыты дождем и повислиНа балках тумана, плавучих, как рыбы.Ударами неба колеблется жесть их,Брызги, как в ведрах, раздельны и жестки.Они бросают звенящие жестыЗа шиворот с крыш, со звоном и плеском.19 апреля 1929
Ленинград
24. Май
Стекло растеклось весенней льдинкой.Ветер распелся глубокой глоткой.Пустота, – разведенная в ветре синька,В жестяном ведерке пеною оботканная.И босые, в мыльном и лоханном запахе,Синие асфальты, свежие, как в госпитале,Метятся собаками на быстрых лапахИ убегают с лаем в хлопоты и ростепель.И солнце, солнце целый час,Как в яму неба плечи вперло!С его побелевшего плечаСочится пот в земное горло.Май 1929
25. «Кусаешь ногти, морщишь брови…»
Кусаешь ногти, морщишь брови.Губы сохнут, кусаешь их.Сырая груда – улов слов,Притоптанных и тишайших.Со скуки со слов этих шкуры слазятНа переплеты, пыль их,А надо, чтоб, дрогнув зрачками глаз,Задергались и завыли.Локтями влезши в железный стол,Потеешь и трешь в нём плешины.В воде серебрятся ожившие толпы,Играют, смешны и смешаны.1929
26. Баллада
К северу держит капитан,Львы ниспадают в танцах.В то утро ветер разнес туманИ чёрт принес испанцев.Сто сорок весел сыплет дождь,Вздуваясь, лоснятся рожи.Испанцы лезут на абордаж,Британцы хотят того же.Крючок; у кливера острый нюх,Испанская галера повернула к английской.Борта трещат от оплеух,В воде роятся искры.Людей бросают друг на другаДрогнувшие палубы,Взрывает пену немая руганьИ пузырятся жалобы.Они, кипя, венчают веруВ спасительного бога,А галеры трутся друг о друга,Как два подпивших друга.Теснят англичан и валят,Вбивают в щели, как паклю.Сэр Герберт яростью налит,Сулит недобитым петлю.Обидно быть побитым,Но, провидя участь армады,Он, кляня испанцев, грозит им:«Мы еще вам покажем, гады!»1929
27–29
I. «Впотьмах еще мигнул трухлявый пень…»
Впотьмах еще мигнул трухлявый пень,И затенькал звон, и оседала пена.Дождем взрывало первые ступени,И стены в нём тонули постепенно.Скрипел комар за зеркалом. Вскипев,Шипел и вторил самовар дождю.Нам чудилось, что вечер налетевшийКуда-то осыпается, как дюна.И я заснул не сразу, и пред темКак плюхнулся в припухшую подушку,Ко мне пришла нечаянная темка,И я смотрел и с удивленьем слушал.Она вилась и липла у стола,И лампа расплывалась лунным кругом.В стекле была сплывавшая смолаИ ветер, припирающий упруго.Пугая нас, стекала с потолка,Потемки процарапывая сажей,Вбиваясь в поры, медленно, как копоть,Припаиваясь, как металл на стуже.Темнотою осветила ходы,Несла через глубокие заборы,Она пришла, чтоб с корнем вырвать садИ вырыть недвусмысленные дыры.И, наполняя ледяной озноб,Раздвинула минутные пределы —Таким неотвратимым образомНачало намечается до дела.II. «Когда, придя к столу, я сел и стал…»
Когда, придя к столу, я сел и сталРазламывать печенье или корку,Я разобрал, что сломлен и устал,А масло пахнет жестью и прогоркло.И, досидевши до конца и встав,Накинулся на лестницу и елеДошел до верху, быстро отпер ставни.Тогда-то мы очухались и сели.III. «Дождь был один. Интимно рассказал…»
Дождь был один. Интимно рассказал,Что он – большая серая собака.Я тер лицо и липшие глаза,Стеснявшиеся морщиться и плакать.Обструги досок, бледный керосин,Колеблемое пламя керосина,Опять окно и сонная косынка,Измятая и пахнущая псиной.И жирный шум льняных и грустных струй,В кустах речной, в окне простоволосый.И ломкость рук, – мы ели землянику,И озеро, – мы расплетали косы.6 июля 1929
Луга – Ленинград. Загородный, 16
30. Одесса
Вечер высчитал – ночь через час.Точно. Был он.Свет сочившийся погас.Наступил сон.Хрип, и ветер, и треск свай,Череда волн.Жесть выхлестывала лай,Звон бил мол.Волны с ревом в степь несутВ шерсти белый дым.Камни рокочут – крабы в тазуЧерные из воды.Сломлен у мидий острый край,Погреб – бочки – сыр.На базаре лают псы.Бьют часы. Ночь.15 июля 1929
Загородный, 16
31. Весна («Окна и люди, – серые на желтом…»)
Окна и люди – серые на желтом.Люди и мыши – хвостики улыбокМечутся по улицам, а улицы расколотыСталью – это лужи, глубиной до неба.В каждом желтом двореСиняя весна.В каждом синем окнеВеселится примус.На гудящем огнеВарится горох.Под котами во двореПыльные диваны.К одному бежит гречёнок,Подбежал и наплевал.А коты, сощурясьНа весенний день,Прыгнули с дивановВ голубую тень.В погребе у норок,В писке темнотыЖдут мышей тишайшиеЧерные коты.29 марта 1930
Загородный, 16
32. Дворик на Канатном
У солнца лучик-хвостик,Горячий, как укол.Внизу цветет известка,Но влажен желтый двор.Расщеплены ступени,Разлито молоко,И выгорают тениУгарно и легко.1930
Одесса
33. «Я сидел, а вы играли…»
Я сидел, а вы играли,Это было не нарочно:Я глядел в свою диктовку,Вы шутили с мандолиной.Впрочем, тихо на роялеМендельсона вы учили.Что поделаешь – такихИ в могиле беспокоят.Мягко волосы струились,Тихо песня раздаваласьИ, однако, заглушалаГромкий примус в вашей кухне.Слезы жгли глаза и душу,Я их прятал, вы скрывали.Грустно Мендельсона слушатьНа расстроенном рояле.1930
Ленинград
34. Елисаветградский переулок
На большом колесе,Красном и зеленом,Двинулась карусельС пеньем и звоном.Лошадки качаются —Огненные пятна,Голубые платьица,Синие глаза.Расплетается коса,Придвигается гроза.Затуманился базар,Ветер давит, тучи прут.Улетают платьица,Пыль по полю катится.Капли прыгают, как ртуть,Начинается дождь.Под зеленой стенойКарусель в брезенте.Я один. Пустота. Кипящее небо.Я один. Пустота. Шипящие лужи.Я один. Я один. Это грусть моя звенит.Убегаю и стою. Так ныряющий стоит.. . . . . . . . . . . . . .И дождь стоит – струя в струю.И звон стоит, и я стою.1930
Одесса
35–38. Ловля
I. «На светлом ноже от окна на обоях…»
На светлом ноже от окна на обояхВисит золотая летучая мышь, —Предутренний дождь всегда беспокоен, —Другие мелькают, срываясь с крыши.Стены тлеют, свет стекает,Он темнеет. Он погас.Догоняет, настигает.Нет, не спится в этот час.Но после дня и кипенья дняТеперь вокруг цветет тишина.Песок и жар испит до дна,Вперед – пустырь, назад – стена.Беззвучно прошла железом дверь,Зеркальны лужи между рельс,Без капли крови гудит голова,И небо качают колокола.Звон стихает, сон потек…Но вдруг – движенье, и сна нет:Как брошенный в пропасть на солнце платок,В сенях за дверью зажегся свет.Свет внезапен. Я один.И он немыслим. Шума нет.Нет ни звука. Нет причины.Тишина. Пылает свет.В сенях за дверью, верно, вор?Там вора нет, поверь, поверь.Сейчас я встану, возьму топор,Ступлю на свет и открою дверь.19 апреля 1930
Загородный, 16
II. «В окна падал белый снег…»
В окна падал белый снег,На пол – синяя мука.В полудуме-полуснеВеки сходятся тесней.В этой узкой полосеВдруг каменья на косе.Тут росли густые сныПо каналам из ворот,А в ушах молочный рогПротрубил тринадцать раз.Месяц черен. Он кишитГолубыми червячками.Печь открыта и блеститБеспокойными зрачками.Разбудил меня испуг,Или треснул уголек.Я гляжу – лицо в огне,Это снится мне во сне.Тлеет черная коса,И искривлен красный рот,Плачут черные глаза,Их сжигает, их сожжет.Я вскочил и протянулРуки красные в огонь,Я коснулся нежных щек,Голубую шею сжал.Тут лизнула и меняЯрость темного огня,И узорчатый платокЗатрещал и засверкал.И не видя, что горятРуки жадные мои,И шипит среди углейРазрываемое мясо,Я сорвал ее наряд,Изглодавший тело ей,И приник к ее щекеИз пылающих углей.Завились по жилам рукЗмеи черные огня,Кости вылезли из рук…Разбудил меня испуг.В дверь стучат, в окне темно,И в печи горит бревно.30 марта 1930
III. «Закутавшись в душные ночи…»
Закутавшись в душные ночиИ звездами злыми звеня,По комнате движутся очи,И жгут, и пугают меня.В жару подымаюсь с постели,Лицо в их одежду склоня,Напрасно молю их о теле,Они не слышат меня.IV. «Дверь открылась из сеней…»
Дверь открылась из сеней,Свет метнулся и погас.Дунул холод из сенейИ скатился по спине.Стены гложет свет луны,Но лучи ее темны.В дверь вошедшая легка,Вот приблизилась она,И бела ее рука,И коса расплетена.Тлеет лунная коса,Жгут холодные глаза.Я схватил ее и смял,Я искал горячих губ,Я был нежен, я был глуп,А она была пуста.Где вилась ее коса,Черви лунные горят,И растаяли глаза,Уходящие назад.31 марта 1930
Загородный, 16
39. «Я вижу – нет надежды…»
Я вижу – нет надежды,Не любишь ты меня.А слёзы, как и прежде,Безмерны и красны.И я сгораю, воя,От темного огня,От яростного знояНахлынувшей весны.1930
40. «Всё сходится точно…»
Всё сходится точно,В назначенный день.Решенье заочноИ неотступно, как тень.Ты взвешен и сложенПо сотне смет.Ты есть, ты должен,Свободы нет.1930
Загородный, 16
41. Белая ночь
Улица пуста. Опрокинутые в днище,В лужах лица стекол морщинисты и плоски,И дождь процарапывает белой ночью чище,Чем мелом, ручейки, дорожки и полоски.Слезные полоски. Тяжелый храпЖеребцов из бронзы и дрыхнущих казарм.Город полон шума, от писка во дворахДо сонного собачьего лая по базарам.Если это – тишина,Всё равно – не легче мне.Тяжело бродить без снаИли бредить в тишине.Здесь всюду дышит и всюду полно:Куда рука не ткнет,За каждой дверью и стенойХрапит, вздыхает, живет.Опять окно, опять стена,И здесь – рукой подать,И здесь измята простыня,И здесь скрипит кровать.Я задыхаюсь и, если б мог,Я вам клянусь, – сейчасЯ, право, пришел бы к каждой из васИ придушил бы вас.У труб, с их журавлиных ног,Вода стекает вниз.Но жар лицом уткнулся в сонИ, вздрогнувши, затих.Скривились морды колесомУ подворотен злых.Дождь перестал. Сошел с чердака,Высморкался в плакат.Железные крыши стали лакатьРваные облака.В луже смяк заплаканный плакат.Черт подери, до чего же пусто!Это не день, это не ночь,Это ни то ни се,Это – листок схлестнуло прочьИ по воде несет.1930
Загородный, 16
42. «Видишь – там, в открытом поле…»
Видишь – там, в открытом поле,Дождевые облака,И в качестве постелиПочерневшая река.Над широкою водоюЛошадь вытянула шею.Одинокий поезд воет,Одинокий ветер веет.1930
Дорога в Сестрорецк
43. «Оцарапав клочья туч…»
Оцарапав клочья тучО горелый красный лес,Дождь прошелся кувыркомПо траве. И улетел.Сосны вспыхнули как медь,Трубы кончили греметь,Солнце сопки золотит.За блеском дождевых червей,За черными стеблями трав,Туман застлал далекий путьДо шелковых синих снежных гор.А тут горят стволы,Текут куски смолы.Мы расправляем грудь,И вспыхивает медь.1932
Верхнеудинск
44. «Не увлекайтесь преступными мечтами…»
Не увлекайтесь преступными мечтами,А занимайтесь доступными вещами.Сдерните дырочки с кружев.В курзале семга, побелев.Промчался синий лес, звеня.Влюбитесь, девочки, в меня.Дама с зонтиком стоит,Солнце локон золотит.Золотые стервыМне портят нервы.1933
Павловск
45. Молитва петуха
Саки лёки лёк лёкНе твори мне смерти.Смердь твор в глубинуНе залей водой. ПотонуЛеденея. Ни кружки. Крошки.Крышка. Болт.Петушка на хворост.Что за хвост?! – Не вырос.Так зачем же меняВыудили с неба,Если здесь для меняНе хватает хлеба?Выпусти меня, дорогая тетя,Я слезами обольюсь,ПомолюсьЗа тебя и за всё твое семейство– Не большое беспокойство.Зима 1933
46. Вася Дудорга
Все, которые живут,Обязательно умрут.Ночью в окошкоПрыгнула черная кошка,Села на шею спящего лица —Уберите мертвеца.Ужины в «Астории»,Темные истории,Чёлка, чечетка,Что ли, не очень четко.Чок-чок боевичок.Лиговские бандитыЭтим весьма убиты.Поверьте на́ словоКатюше МасловойИ многим другимНедорогим.Было дело поперек,А он себя не поберег —Ходил фертом,Задравши рыло,И вот уже мертвым.Не выгорело. Погорело.Шел трамвай девятый номер,А в трамвае кто-то помер.Уберите.С кисточкой…<1933>
47. Одна
I.
С тихим омутом не под ветками, а под клетками. С дырками. Соки из животов котов и собак. Случайных. Мученых. Все, кто в эти минуты кричит. Стоять и дышать на вишни. С мологожатками у губ. Я, как видите, не глуп. Излишне. Чья улыбка? Твоя, детка. Не увижу тебя. Я этому счастлив. Только потому, что набил котлет в счастливый живот. Благословенно небо! Под клетки! Свеже из-под пытки. В клетке стучат кости. А, здрасьте! Что это за китайская игра? Итак, кто счастлив, кому легко? Далеко до далеко до далеко. Порцию свежего воздуха, умоляю. Время измен. Сто измен. Да, да, сто понепрочней. Забыть о ней. О ком? С полным ртом. Порцию воздуха!
Зима 19З4
Ленинград
II.
Черти в колесах. Колеса. Колеса. Так ли, так ли мы расcчитали… Всё тит-тится, не стони, не стони, не ти-тише. Хватился, музычка тихонько, дудочка. Позабудь, забудь-ка. Нет, мы на разрыв. Нет, мы на разрез. Суть вот в чем – кувырком, морчком, без сожалень, без сожалей, а ну, давайте, забывай. Передре-дребе-бередень. Черти в колесах. Звонче сверлили, звонче сверлили. Черти в трамвай. Ай-ай-ай! Звонче сверлили, резóк, рез́oк, еще разок. Рeзо́к так голос мой. Хватайте! Стой! Ох, тащите, тащите. Стой! Кабы чтобы.
Зима 1934
Марсово поле
48. Другая
I.
Забыл, так вспомни. Зубами за камни. Цепляясь за арчу. Из-за скалы торчат острые уши в пятнышках. Да это какой-то барс! А ласки, а сны в подушке? Забыл? – Не может быть! Так раздвинь и в щель на солнце. Целый сноп. Береги от пыли нос. Да вспом… не держись за осыпь. Вниз, вниз. Да позволит ли он за камнем? Позволит ли мне? Отступи, не лезь. Горько, горько. Мне тебя жалко. А, брось, не жалей. Пой себе, забавляй. Мне к ней, к ней, через осыпь. По дороге вниз по снегу. Не могу после. Слепо побегу. На о́слеп. Вниз, ниже. Наконец стряхни, стряхни же. Не меня. С меня. Не со скалы. С плеч. Не жизнь, а страх. Унеси прочь. Чему так глупо улыбаться! Залез на камни забавляться!