![Скачать книгу Я – живой!](/covers/48790941.jpg)
Я – живой!
Полная версия
- О книге
- Читать
– Слушай, Фонька, а ты ведь не питерский, с такой сноровкой в доме графа Стенбока – Фермера тебе места не было бы, – смеялся дед Федор, когда возвращались с целым мешком домой в обход через овраг. – Ты знаешь до чего хорош был его Дворец. Весь из красного кирпича с круглыми балконами, дом треугольником стоит на Тучковой набережной. Парадная с круглой дверью, лепнина наверху. Там даже домовая церковь есть «Сретения Господня». Вот это я понимаю детский дом в Питере. Я там истопником числился. Ух, а граф видать баб любил, маски женские под карнизом повесил всех своих любовниц. Будешь в Питере, обязательно сходи на Тучкову набережную, посмотри на этот Дворец.
– А че я там не видел?
– Да там такие как ты беспризорники живут! Вернее, выживают! Нет, лучше со мной на вольных хлебах. Молодец, заслужил щей горячих! Сегодня среда, значит постных горячих щей получишь. Мы традиции чтим, начальство ж не дознает, что мы в среду и пятницу едим, – засмеялся дед Федор.
Не смотря на новую власть, верующие соблюдали посты, придерживались страстных дней, среда и пятница – никакого сала, молока, мяса, только вода и постные щи. Но страстными у колхозников были почти все оставшиеся дни тоже. Неправильная череда посевов, несоблюдение временных рамок, самодурство пришедших к власти, все сказывалось на урожае. Даже что вырастили собрать нормально не могли. А как по – другому? Если на каждом здании в воронежской губернии висели лозунги: «Мир хижинам, война Дворцам!», «Война до победы над капиталом!», «Быть богатым – стыдно!». Вот и жили все бедно, чтобы не дай бог не выделиться. Но минимум продовольствия, чтобы в очередной голод не сдохнуть, как бабка, которую поминали, нужно было все равно припрятать, ведь пять деток растут, им каши нужны.
Вот и работал днем Афанасий на сеновале, рушил початки кукурузы. Дед Федор приказал. Афанасий рядочек за рядочком тер друг о друга кукурузины, отковыривая желтые зубья зерен. Они шурша падали в мешок. Когда слышались шаги, Афанасий затихал, дед приказал, чтобы не высовывался, пока на испытательном сроке. В следующую ночь дед Федор сторожил поле подсолнухов по разнарядке, точно так же с рассветом Афанасий бегал по скошенному полю собирал оставшиеся шляпки подсолнухов. А днем сидел на сеновале, палкой стучал, как в бубен по солнышку, шелушил семечки в мешок.
Когда темнело, Афанасий шел на свинарник, где работала Наталья вместе с Иваном, чистил вонючий хлюпающий баз, сначала сгребал все тяпкой, затем забрасывал лопатой на тачку, а после толкал ее к силосной яме, там выгружал и вновь бежал к свиньям, коровам, лошадям.
За ужином после ледяного душа уже едва сидел, глаза закрывались, есть почему – то не хотелось. Наталья, довольная помощником, наливала порцию щей погуще, улыбалась ласково. От ее взгляда сердце Афанасия начинало стучать сильнее, кровь к лицу приливала в тот момент, когда опускал глаза в заманчивую пышную грудь с ложбинкой посредине. Очень уж этот овраг не давал Афанасию покоя, хотелось уткнуться туда, вдыхать аромат ее духов с запахом акации. Она замечала его взгляд, улыбалась, подмигивала, расстегивала пуговицу пониже. Он готов был бежать от этой пуговицы, заглатывал горящую картофелину целиком. Она смеялась. Ночью вообще не мог уснуть, думал о Наталье. До чего красивая девка была! Чернявая, глазища большие манящие, взгляд такой ласковый, будто облизывает всего, как мать теленка. Но что – то в этом взгляде было не материнское. Он еще не понял. Но хотел бежать в Питер, к тем маскам любовниц графа, про которые рассказывал дед Федор.
Однажды ночью, когда все улеглись спать, за ужином Наталья старалась налить мужу побольше мутной дряни. Афанасию больше не наливали после поминок умершей бабушки. Дед запретил. А вот сам не прочь был пропустить с сыном наперегонки. Храп стоял, кажется, на весь хутор, когда в окошке сеновала появились эти горящие огромные глаза. Наталья сама не одну рюмашку пропустила для смелости. Расстегнула еще одну пуговицу, залезла на сеновал, стояла изогнутая, как кошка, улыбалась:
– Афонечка, милый, ты уже взрослый! Вон как исправно работаешь! Хочешь я тебя отблагодарю за помощь?
Афанасий отполз подальше в угол чердака. Но горячее тело уже прильнуло к нему так близко, он не понял, как остался без рубашки, как сладко пахла акация, как заманчивая ложбинка оказалась под его горячими губами, он сам от себя такого не ожидал. Будто другой человек в нем проснулся, который был намного сильнее, смелее, красивее. Ведь маленькое женское создание заслужило любви не меньше той, которую заслужил он. Афанасий видел себя со стороны, странное ощущение, тебе хорошо, ты стоишь сверху и все видишь: зовущие стоны извивающейся женщины, громкое дыхание и себя! Ты – победитель! Охотник! Самец!
– Ах ты, сукин сын! – раздалось над головой. – Тебя отец подобрал, а ты гадишь?! Сука, убью! – Иван схватил Наталью за распущенные волосы, потащил к окошку чердака.
– Не трогай ее! – закричал повзрослевший мужчина. – С бабой трусы воюют! Меня бей!
Иван отпустил жену, рванул разъяренный на Афанасия. В этот момент Наталья быстро спустилась, позвала на помощь деда. Тот мигом оказался на сеновале, схватил сына за руки: «Беги, Фоня, беги в Питер! В красный дом! Иначе он тебя убьет!».
Афанасий на ходу запрыгнул в штаны, схватил рубашку, сиганул с сеновала, помчался в сторону железной дороги под смешным названием Россошь.
Глава 4
Афанасий бежал наугад в сторону железной дороги, выплевывая на ходу выбитый зуб, глаз тоже затек, губа рассечена надвое. Иван оставил память о себе на всю жизнь. Любовь сладкая бывает, но после нее горечь во рту стоит еще долго. Откуда эта любовь на людей набрасывается?
«Сам вообще на жену внимания не обращает, только кричит, еще возмущается, что на другого загляделась, – размышлял Афанасий по дороге. – А видно любит меня, за помощью побежала, чтобы муженек вилами не заколол. Спасибо. Но я за Натальей тоже вернусь, когда устроюсь и за ее ребятишками. А то не понятно, как жить? Страну действительно бросает с этой индустриализацией то в силосную яму, то на электрический столб. Сами не знают, чего хотят. Запутались, заврались, – нужно сельское хозяйство, не нужно сельское хозяйств. Дадим землю в аренду, не дадим землю в аренду. Нужно дела в городе поднимать, деревня подождет. Хотят построить новую страну, а какую не знают. Наелись новой экономики? Отец тоже возмущался больше всех, когда из города приезжал с заработков. Говорил жируют так же, только одних богатых на других богатых поменяли, лишь в деревне всех бедными сделали, уравнили. Когда же этот переходный период от капитализма к социализму закончится? Две войны, две революции, надоело! Земли побросали, затем спохватились, стали из городов назад крестьян звать. Вот дед Федор тоже прибежал домой. А что толку? Теперь селькохозяйственные артели придумали, поля сторожат, урожай собрать нормально не могут, сколько добра пропадает. Еще коммуны хотят создать, чтобы все общее, и жены, дети, все вместе спали, веселились. А что мне это нравится. Вот у нас считай коммуна получилась у деда Федора, —. Афанасий засмеялся над своими мыслями, сплюнул кровь, заторопился быстрее к стоявшему поезду.
Звуки шипящего состава приближались к станции. Что – то было зловещее в этих мелодиях. Неизвестность набрасывалась на тебя тяжелым ночным полотном. Как хорошо, что у кого – то есть дом! Тебя там ждут! Вон бегут все куда – то, наверное, в свои кровати теплые, к мужу или жене под бочок. Мне спешить некуда, где зиму перекантуюсь, не знаю? Слышал, что на юге тепло, нужно срочно туда. Куда идет этот поезд? А вдруг на север? Я уже сбился с пути похоже навсегда.
Два года жизни у деда Федора в наемниках за тарелку борща. Не хотелось выходить из зоны комфорта. Каждому человеку нужна семья. Он должен знать, что его ждут. На дворе тысяча девятьсот двадцать седьмой год. Мне пятнадцать! Жених! Лучше бы не связывался с этой Натальей, не стоял бы под дождем на станции, не зная в каком направлении двигаться.
Люди бегали по перрону, не замечая его. У всех были дела. Кто бежал с корзиной, в которой кричали гуси, кто с потертым чемоданом в очках, кто в дорогом драповом пальто с сигарой. Люди были совершенно разные. Не только внешне, но и по внутреннему содержанию. Это читалось по лицам. Вон идет с отвисшей челюстью, бессмысленным выражением глаз, видно с трудом думает. А этот человек в берете с потертым чемоданом смотрит вовнутрь себя, но все равно видно, что он умный. Взгляд совершенно другой, не такой, как у того с открытым ртом. А тип с сигарой, отморозок нэповский, тот всех скурит, как эту сигару.
Афанасий, разглядывая прохожих, забыл, что нужно каким – то образом попасть в поезд, только когда увидел, что в один из вагонов подбрасывают вилами сено, понял, как ему туда попасть. Мужчина с вилами, не смотрел по сторонам, он механически поворачивал туловище к телеге, накалывал пучок сена и забрасывал в небольшую щель створок, из которых на него смотрел вороной красавец. В тот момент, когда он наколол сено, Афанасий юркнул в щель, нырнул в сено с головой, проскочив подальше в вагон. Над ним фыркал недовольный конь, пару раз лягнул для порядка. Афанасий услышал голос мужика:
– Чем недоволен?! Лучшее сено! Посмотрим, чем тебя эти турки кормить будут?
– Турки? – пронеслось в голове у Афанасия. Он счистил солому с подбитого глаза, огляделся. За перегородками со связанными копытами стояли племенные жеребцы. Афанасий знал в них толк. Помогал в колхозной артели деду Федору, видел, как большевики беспокоились об укреплении материального состояния деревни. Разрешали земли брать в аренду, посевное зерно, с урожая можно было вернуть, лошадей в аренду тоже давали. Наверное, этих племенных кому – то везут. Советское правительство реальную помощь стало оказывать селу. Голод напугал всех! Крестьян решили вернуть в деревни. Все наработки применяли для развития нового строя. Это время считалось переходным от капитализма к социализму. Развитие кооперации – великое дело! Коллективизация кооперативов, снабженческо – сбыточные магазины, которые скупали сельскохозяйственную продукцию у артели, выдавали товары промышленного производства. Хорошо, что приняли на XV съезде партии «Резолюцию о кооперации!». А то – бы как я в этот поезд попал? Только непонятно причем здесь Турция?
На его размышления ответил скрип закрывающегося вагона, сзади кто – то наборосил щеколду с замком.
– Давай, трогай! – закричали на перроне по – старинке, будто лошадь в путь отправляют.
Афанасий закрыл глаза, улыбнулся, повторил: «Давай, трогай!».
Поезд дернулся вперед, будто кто толкнул, затем назад раскачиваясь загромыхал по рельсам: «Ту – ду, ту – ду, ту – ду». Жеребцы заволновались, недовольно заржали, встали на дыбы, видно им не хотелось в Турцию, Афанасию хотелось. Он закрыл глаза и провалился в будущее. Ему снилось, как он в белом красивом костюме скачет на этом черном красавце, как ему улыбаются девушки с цветами в руках, бросают зовущие взгляды. У каждой красивая ложбинка в области декольте. Но одна чернявая с длинными черными косами стоит в стороне осуждающе смотрит. Черный конь встает на дыбы, Афанасий хватает девушку, сажает с собой, увозит в красивый добротный дом из белого кирпича. Но в этом доме почему – то нет окон.
В это время слышит странный крик, скрежет, плач, открывает глаза, перед лицом оскалившийся чернявый жеребец с мертвыми глазами. Афанасий вскочил, не понял почему небо над головой. Сон это или жизнь? Ничего не понимает, крики людей, плач настоящий, протяжный, завывающий, что произошло? Ничего не понятно, он быстро вылез из своего укрытия.
– Людей вытаскивай! – крикнул ему мужик накалывающий сено.
Афанасий огляделся, вагоны лежат перевернутые в овраге, со стороны виднеются очертания гор. Сколько ехали, сколько он проспал, ничего не помнит. Афанасий рванул на плач. Залез через окно в горящий вагон, увидел в крови покалеченных людей, стал поднимать деревянные скамейки, придавившие одного в буденовке, постарался как можно спокойнее вытащить сломанную ногу, мужнина сцепил зубами ворот телогрейке.
– Потерпи, сейчас я тебя вынесу на воздух, а то угорим! – Афанасий взял его на руки, подтолкнул к окну, в которое заглядывала луна, поднял мужчину, попытался протиснуть его в разбитое окно, затем сам подтянулся, вылез, передал мужчину в руки хозяина лошадей.
– Петро Михайлович, давай сюда, на солому, как же так?
– Не причитай, Василий, как баба, лучше людей спасай! – закусил мужчина ворот вновь.
Афанасий продолжал вытаскивать из других вагонов старух, детей, молодых женщин, быстро оттаскивал их подальше от горящего поезда.
– До нашего хутора тут рядом, Петро Михайлович, я сейчас быстро кого – нибудь на помощь позову, – конюх Василий быстро оседлал, оставшуюся в живых лошадь, ускакал в темноту.
Через некоторое время, несколько телег появились на горизонте. Афанасий уже вместе с остальными мужиками курил возле перевернутых вагонов.
– Главное, пожар потушили, молодцы! – похвалил Петр Михайлович.
Василий с подмогой грузил раненых на брички. К первому подошел Петру Михайловичу, заискивающе старался помочь, но тот отказался от его помощи, подозвал Афанасия.
– Тебе как звать?
– Афанасий.
– Куда путь держал?
– Никуда.
– Тогда со мной пойдешь, мне такие бойцы нужны, – улыбнулся Петр Михайлович Волков и оперся на плечо юноши.
Василий сокрушался, что не доехали совсем немного до своей станции Лабинской. Говорил, что это недобитые враги советской власти промышляют на дорогах. Но Волков предупредил, чтобы не растлевал молодежные умы. Врагов всех перебили. Тунеядцев, которые за дорогами не хотят смотреть сразу к расстрелу.
На берегу реки Лаба на месте Мохошевского укрепления еще в Кавказскую войну воздвигли станицу Лабинскую. Это был надежный фортпост по защите Российских рубежей на Кавказе. Из Лабинской дорогу провели на Майкоп. После частых набегов черкессов, турок, адыгов, войсковой атаман приказал поставить впереди станицы хутор Вольный с укреплениями. И вот так от него треугольником расположили еще два хутора: Кармолино – Гидроицкий и хутор Шелковников.
Петр Михайлович Волков был начальник ревкома Вольненского сельского поселения. Ему нужен был на хутор Кармолино – Гидроицкий хороший управленец, с гибким умом, сильной волей, чтобы молодой был. Он решил присмотреться к Афанасию.
– Сколько годков тебе, Афанасий? – спросил Волков, когда тот пришел к нему в больницу.
Жить Афанасия оставил Волков при сельсовете. Там диван кожаный трофейный, из самого Питера доставили за хорошую службу перед Отечеством. Вот Афанасий на нем поспит. Так решил Петр Михайлович. Работать возьму писарем для начала, пусть присмотрится. Документы сам справлю. Нужно узнать, сколько годков ему?
Афанасий услышал вопрос, решил набросить года два для начала, сказал, что ему семнадцать, сообщил, что сирота, из детского дома сбежал. На этом и порешили.
– Ладно, трудовую книжку тебе организую, человеком станешь! Фамилию хоть свою знаешь?
– Да, Шаталов Афанасий Сергеевич! – гордо произнес новый житель хутора.
В стране был разброд и шатание, «Положение о видах на жительство», – основа всей паспортной системы Российской империи, потеряло свою силу после революции так же, как и «Устав о паспортах». В то время не обязаны были иметь паспортов, достаточно что люди были приписаны к месту службы или обществу. Паспорта выдавались только, если человек выезжал дальше пятидесяти верст и дольше шести месяцев. Женщинам паспорт могли выдать только с разрешения мужа или отца. Но виды на жительство и паспортные книжки того времени долго еще гуляли по стране, почти до тысячи девятьсот двадцать третьего года. Позже были введены удостоверения личности. Паспортные, трудовые книжки аннулируются со временем. И только местные советы могли дать разрешение на выезд, въезд, выдать трудовую книжку, которая приравнивалась к паспорту.
Глава 5
– Я не понял, ты долго собираешься в моей кабинете разлеживаться? – недовольно спросил конюх Василий, тряся Афанасия за плечо.
Афанасий спросонья не понял, что нужно конюху. Он потер глаза, удивленно глянул.
– Чего вылупился, подкидыш?
Афанасий зло глянул на Василия, скинул на пол кусочками сшитое одеяло, встал поправляя ремень. Одежку ему сам Петр Михайлович Волков подогнал. Военные галифе, китель с синим клапаном – петлицей, пришитый к краю воротника. Костюмчик видно было не с его плеча, размера на три побольше, рукава закатаны, ремень кожаный поддерживал, чтобы ниже коленей не был. Конюх Василий взглянул на бойца и так громко засмеялся, что конь, привязанный к сельсовету, порвал веревку, поднялся на дыбы и громко заржал.
– Слушай, кавалерист, где твой вороной? Или на диване поскачешь? – продолжал смеяться Василий, который оказался не конюхом, а председателем сельского поселения. Но про это Петр Михайлович забыл Афанасию сказать. Писарем назначил работать у него. Насмеявшись, Василий Федорович Помойло еще раз поправил свои торчащие усы, замком скрестил руки за спиной, зашагал по кабинету из стороны – в – сторону. Он молча ходил, о чем – то думая, потом начал сокрушаться, что все люди вокруг твари, что такого племенного отряда давно не было у батьки. Лично для него везли отменных жеребцов, поменяли на лучшее семенные сорта пшеницы, такие как «гирка», «буйволинка». Это ж достояние только целинных мест, горного воздуха, засухи, которые эти сорта произвели на каменистой местности, теперь их ни какая коррозия почвы не возьмет. Пусть теперь засунут себе в одно место российские деревянные сохи, потому что украинский металлический плуг – это как шулюн в беззубом рте. Половину слов Афанасий вообще не понимал, когда председатель ему на голову выливал бранные помои. Он ругал всех. Одного человека не трогал – Петра Михайловича Волкова.
В станице все говорили на непонятном для Афанасия языке, на южнороссийском диалекте, в котором совмещались особенности украинской, русской речи, звучали фразы, слова из лексикона горцев и степняков – кочевников. Своеобразное «г», слышалось в каждом слове. На Афанасия смотрели с удивлением, будто он с другой планеты, смешно им было слышать грамотную речь церковно – приходского студента. Но девушки на него заглядывались, шептались, что он то – ли племянник главному, то – ли незаконнорожденный сын самого царя. Слишком уж выправка была статная. Чуб из – под буденовки выглядывает. Идет по станице с папкой, важный такой, перепись населения поручили сделать. Стучит в каждый двор, спрашивает, – сколько живности, какого звания будут – бедняки, середняки, кулаки? Сколько товарного зерна произведено в хозяйствах зажиточных крестьян? Сколько у бедных? Кто вступил в добровольное объединение? А кто еще думает? Кто приписан к коммуне, а кто к колхозу.
После передачи власти в советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, применялись различные модели выживания молодого государства. Новая экономическая политика позволяла сельским труженикам самим выбирать путь своего развития. Никто не знал какой он должен быть.
Осенью 1927 года представители комитетов бедноты, руководители коммун и товариществ по совместной обработке земли решили узнать, как влияет на развитие сельского хозяйства пробная модель коллективного труда на земле. Посчитали, что на обработку каждой десятины затрагивают в три раза меньше средств, чем живущие по соседству единоличники. Урожай всем миром собирают «дюжа гарный», в переводе с южно – российско – украинского, – очень хороший. Да еще и зерна полнее, клейковина нужной вязкости. Не говорилось о жестком переходе одной формации в другую. На XV съезде говорилось, что будет поэтапный переход, неторопливый, продуманный от частных хозяйств к коллективным. Полуграмотные крестьяне юга с недоверием относились к перспективе объединения, предпочитая не торопиться, посмотреть, что новая власть еще придумает. Не спешили с коллективизацией и местные партийные органы.
– Ну что, Афанасий Сергеевич, что набрехал тебе народ про урожай? – смеялся Василий Федорович. – А ты каждое зерно пересчитал или как?
Афанасий хлопал глазами, отвечал четко, без проволочек, что мешки сам лично открывал, смотрел, что кур пересчитывал, коз, овец тоже.
– А кто ж тебе беспартийному доверил такое важное дело? Кто ж тебе поверит, если ты неосознанно – революционный кавалерист? – смеялся, как всегда, Василий Федорович и не слышал, как вошел реввоенком Волков, прислонился к стене, наблюдал, как тот воспитывает молодежь. Слушал недолго, перебил председателю.
– А кто тебе сказал, что он беспартийный? Сегодня утвердили возглавить комсомольскую организацию станицы, лично я подписал.
Василий Федорович Помойло развернулся, увидел комиссара, глаза забегали по кабинету, не знали, где остановится.
– Петро Михайлович, как я рад, что ты к нам заехал. А мы тут с вашим протеже дюжа ладим.
– Я заметил. Ладно, собирайся, Афанасий, поедет к батьке, – улыбнулся Волков.
– К самому Буденному?! – удивился председатель.
– А что у нас другой здесь есть?
Семен Михайлович Буденный, заместитель командующего Северо – Кавказским военным округом, организовал конные заводы. Возглавлял всю красную кавалерию. Был инспектором «Рабоче – крестьянской красной армии». Именно ему они тогда везли племенных жеребцов. Волков был его правой рукой. На всех Пленумах, съездах всегда сопровождал его. То что Буденный родился на Дону, как и Волков знали все. Но то, что они еще пацанами бегали рыбачить вместе никто. Только Волков знал, когда они работали вместе в кузнеце, что его лучший друг Семен очень любил коней, мечтает стать конезаводчиком. Любовь к лошадям переросла в страсть. Он знал о них все. Всегда говорил: «В бою только вороной тебя не оставит! Любой маневр сообразит, потому что мозгов у коня больше, чем у некоторых вояк!». Служить ушел в двадцать лет. Мама на прощание сорвала ему цветок бессмертника.
Есть в полях такие цветы, красивые шелком нежно – розовым блестят, никогда не вянут, без воды могут стоять, как живые. В поле сухом воином выстоять. Жесткие лепестки, шершавые листья, твердый стебель, все говорит о том, что этот цветок действительно без возраста и смерти.
Семен Михайлович всю свою жизнь носил его с собой, как талисман. Бессмертник стал его ангелом – хранителем, как «Буденовка».
Афанасий поправил буденовку на голове, радостно улыбнулся, заторопился к выходу. Возле порога стояли два боевых коня. Волков специально одного для Афанасия пригнал. В благодарность, что спас его. Не пристало начальству теперь без коня быть. Так что подарок пришелся по вкусу. Черный, как его чуб, вороной бил копытом, недоверчиво сопровождая Афанасия взглядом. Но Шаталовы считались хорошими наездниками на Орловщине. Давно он в седле не сидел! Когда у дяди Федора жил, не позволяли высовываться. В подполье загнали, как тайную рабочую силу. А дома батька всегда вожжи давал, все хозяйство на нем было.
Афанасий подошел, дал вороному ладошку, погладил по загривке, головой прижался к жесткому конскому волосу, довольно улыбнулся.
– Спасибо большое, Петр Михайлович, всю жизнь за вас молиться буду! – Афанасий поправил буденовку, – скажите, в честь батьки так шапку назвали?
– Да, в его честь! Он первый в дивизию заставил ее привезти. Власти хотели отказаться от остроконечного шлема из войлочной материи, потому это продукт империализма! Николай II пригласил лучших специалистов – художников: Васнецова, Кустадиева, чтобы они символ придумали для великой победы в Первой мировой войне. Сам знаешь, проиграли ее. А символ победы остался. Вот Семен Михайлович сказал, что эта буденовка напоминает шлемы богатырей. А мы кто? Мы и есть богатыри! И ты, Афанасий, тоже! Вот красную звезду пришили к ней, горит она у тебя во лбу! А ты еще немного мясом обрастешь и вперед! На защиту Родины!
Афанасий скакал рядом с председателем революционного комитета медленным шагом, с удовольствием слушал старшего товарища, который стал для него всем: отцом, дедом, братом. Как все – таки странно в жизни происходит. Встречаются на пути испытаний люди, начинают помогать тебе. И ты уже любишь их больше, чем родственников, сам начинаешь верить, что ты им племянник, незаконнорожденный сын, сват, брат. Ты уже не представляешь небо без этого человека, радуешься, что живешь с ним в одно время, видишь ту же красоту, что и он, дышишь с ним одним кислородом и столько в твоей душе благодарной радости! Кажется, прикажет тебе этот человек: «Афанасий, прыгни с той скалы!», ты секунду не будешь думать, сразу вниз головой полетишь орлом в пропасть!
Волков видел в Афанасии то, что никто не видел. Это мужской стержень! Да, был юноша немногословен, подозрителен, не от хорошей жизни, но взгляд ястреба говорил о многом. Афанасий Шаталов не подведет и не предаст!
Глава 6
На хуторе было несколько добротных хороших домов, по ним сразу видно было, где жили настоящие хозяева. Вообще дома, как лица у людей показывают, кто – есть – кто. У одних дома ухоженные, у других – даже неумытые с пыльными окнами. Можно в дом не заходить. Все равно ясно, кто как живет. Посредине центральной улицы выше всех стоял дом Сергеевых. Отец семейства занимался пчеловодством. Жил в ульях в горах, так про него говорили местные жители. Ни к кому в гости не ходил, к себе тоже не приглашал. Шушукались, что он колдун. Лишний раз скотину не хочется вести по дороге, когда его видишь. Небольшого росточка крепыш – единоличник. Со своей бабой вдвоем живет долго. Только дети у них не получались много лет. Первый признак, что колдуны.