Школа хороших матерей
Полная версия
- О книге
- Читать
Когда Уилл находит презерватив, они предпринимают первую из многих попыток найти лучшую позицию. Они пробуют Фриду сверху, Фриду на коленях, Фриду на спине, ее ноги на плечах Уилла. Ее смущают ограничения собственного миниатюрного девичьего тела. Чтобы войти в нее, требуется целая горка лубриканта, выдавленная сначала на ладонь, и несколько выдохов полной грудью, его член – не третья нога, а рука, целая рука, по локоть уходящая в нее.
– У меня такое чувство, будто мой член дошел до твоего черепа, – говорит Уилл, улыбаясь своему везению. – Боже мой, ты такая тесная, охереть можно.
«Ты сложена как двенадцатилетняя девчонка, – говорил ей Гаст. – Ты теснее Сюзанны».
Фрида обхватывает ногами поясницу Уилла. Она помнит руки в больнице. Пять различных рук за тридцать четыре часа: три врача-ординатора, два акушера. Ее мучители. Их руки заходили внутрь, вверх, шарили внутри, проверяли положение головки плода. Против воли Гаста ей сделали эпидуральную анестезию на пятнадцатом часу. На тридцать втором часу ей сказали, что можно тужиться. Два часа спустя головка ребенка оставалась в том же месте. Никакого прогресса, сказали они. Частота сердцебиений ребенка падает. Появились еще доктора и медсестры. Ее тело при продолжающихся схватках быстро перенесли в операционную, где ее ждала дюжина человек в масках. Кто-то пристегнул ей руки к столу. Кто-то установил над ней голубую занавеску. Ее тело стало стерильным полем.
Свет был невыносимо ярким. Анестезиолога она возненавидела. «Вы это чувствуете?» Прикосновение к щеке. «А это?» Прикосновение к животу. «Нет? Хорошо».
– Детка, ты в порядке? – спрашивает Уилл.
– Продолжай.
Доктора разговаривали о кино, которое недавно смотрели. Она слушала, как звякают их инструменты. Гаст сидел у ее головы, он онемел от усталости, не смотрел на нее. Она сказала ему, что должна была попробовать еще, посильнее. Ждала, что он скажет: «Нет, не должна», – назовет ее храброй. Кто-то положил руки на ее плечи. Ей нравился хрипловатый голос этого человека, спокойная тяжесть его рук. Она на все была готова ради него. Он продолжал прикасаться к ней, гладил ее волосы. Потом сказал: «Вы сейчас почувствуете небольшое давление».
* * *Фрида прикрывает глаза козырьком ладони и смотрит на эркерное окно Гаста и Сюзанны. Она пришла на двадцать минут раньше назначенного. В прошлом году они купили просторный кондоминиум в нескольких кварталах от Музея искусств на недавно облагороженном участке Спринг-гардена. Сюзанна родилась в семье «старых денег» в Виргинии. За кондоминиум наличными заплатили ее родители и к тому же дали ей ежемесячное содержание. Каждый раз, приходя к ним, Фрида не может воздержаться от сравнений. В их доме в изобилии естественный свет и высокие потолки, в каждой комнате марокканские ковры. Несколько диванов, обитых бархатом темно-синего цвета. Растения на каждом подоконнике, вазы со свежими цветами на антикварных деревянных столиках. Картины, писанные друзьями Сюзанны, мебель, передававшаяся из поколения в поколение. Фрида в порядке самоистязания просматривает по вечерам последние посты Сюзанны в «Инстаграме». Она видит своего прекрасного щекастого ребеночка на покрывале из овечьей шерсти или дизайнерских одеяльцах, идеально подходящих к интерьеру комнаты.
Социальная работница опаздывает на четыре минуты, потом на пять, потом на девять, потом на двенадцать. Сегодня утром социальная работница увидит, что в доме Гаста и Сюзанны всегда безукоризненно чисто. Она не узнает, что к ним раз в неделю приходит уборщица.
Гаст вчера отправил ей эсэмэску, сообщил: Сюзанна извиняется, что не сможет присутствовать – она на ретрите в Беркширских горах. Она просит передать слова любви и поддержки Фриде. «У тебя получится», – отправила сообщение Сюзанна.
Фрида проверяет свое отражение в стекле автомобильного окна. В фильмах про матерей, ищущих искупления, плохие матери такие героини, прячут свои пороки под скромными шелковыми блузочками, заправленными в безвкусные юбки. Они носят туфли на низком каблуке и телесного цвета колготки. Фрида одета в серую шелковую блузку без рукавов, кардиган с воротником, отделанным блестками, черную юбку до колен, туфли на низких шпильках. Челка у нее аккуратно выровнена, накрасилась она скромно, волосы пригладила и собрала в низкий хвостик. У нее целомудренный и безобидный вид женщины среднего возраста, то ли воспитательницы из детского сада, то ли матери-домохозяйки, считающей минет необходимым злом.
Продолжительное общение, говорит социальная работница. Час игры и разговоров. Фрида не может оставаться с Гарриет наедине, не может вывести ее на улицу, не может принести ей подарок. Социальная работница будет обеспечивать физическую и эмоциональную безопасность ребенка.
Фрида чувствует прикосновение к своему плечу.
– Доброе утро, миз Лью.
Социальная работница снимает зеркальные солнцезащитные очки. У нее великолепно здоровый вид. Бледно-розовое платье подчеркивает медную кожу, красоту обнаженных рук и осиную талию. На ногах лодочки из лакированной кожи телесного цвета.
Они обмениваются любезностями, перекидываются словами о погоде – день сегодня солнечный и сухой, температура почти восемьдесят пять[4]. Социальная работница чуть не сто лет нарезала тут круги, пока не нашла место для парковки, да и то в четырех кварталах.
– В этот район я почти не приезжаю.
Фрида спрашивает, не получит ли она с Гарриет немного дополнительного времени – ведь начинают они позже.
– Вы сказали, у нас будет час.
– Я не могу передвинуть другие встречи.
Во второй раз Фрида не спрашивает. У двери она предлагает воспользоваться своим ключом, но социальная работница говорит «нет». Она звонит в квартиру 3F. Наверху социальная работница просит Фриду подождать за дверью, пока она не поговорит с Гастом.
Фрида достает телефон. Они опаздывают уже на восемнадцать минут. Она надеется, что Гаст подготовил Гарриет. «Дело не в том, что мамочка не хочет побыть с тобой подольше. Дело не в том, что мамочка не хочет приносить тебе подарков. Все это для мамочки лишено смысла». Вероятно, и для Гарриет тоже. Гарриет думает, что маме дали тайм-аут. Социальная работница попросила Гаста объяснить это дочери понятным для нее языком. Не имеет значения, сказала социальная работница, что Гаст и Сюзанна не устраивают тайм-ауты[5] для ребенка. Гарриет так или иначе поймет, в чем суть.
Фрида прижимает ухо к двери. Она слышит, что социальная работница возится с камерой. Гарриет хнычет. Гаст пытается ее успокоить, говорит, чтобы не боялась.
– Тебе нечего бояться, – говорит Гаст. – Это только мамочка. Миз Торрес и мамочка.
Фрида не хочет, чтобы между их именами устанавливалась связь. Она не хочет быть здесь с сопровождением. Когда Гаст открывает дверь, социальная работница стоит за его спиной и уже снимает.
Гаст обнимает ее.
– Как она? – спрашивает Фрида.
– Немного капризничает. Не понимает, что происходит.
– Сочувствую. – Она надеется, он не заметит, что она недавно трахалась. Она заставила Уилла пообещать, что он никому не скажет. Прошлым вечером у нее на трусиках была кровь. До сих пор саднит.
– Миз Лью, давайте начнем.
Гаст говорит, что будет в своем кабинете, если им что понадобится. Он на ходу целует ее в щеку.
Гарриет прячется под кофейным столиком. Фрида оглядывается на социального работника. Плохое начало. Социальная работница следует за Фридой в гостиную, где та опускается на колени рядом с распростертым телом Гарриет и опасливо гладит ей животик.
– Я здесь, детка. Мамочка пришла. – Комок у Фриды не в горле – в глазах, в кончиках пальцев. «Пожалуйста, – думает она. – Пожалуйста, детка». Гарриет высовывает голову и улыбается, она складывается калачиком, закрывает лицо руками. Она не двигается с места.
– Мамочка, иди. – Гарриет манит Фриду присоединиться к ней под столом. Когда Фрида пытается ухватить ее за ноги, Гарриет отодвигает их. Фрида спрашивает, прошел ли уже час.
– У вас осталось тридцать пять минут, миз Лью. Почему бы вам не начать играть? Мне нужно увидеть, как вы с ней играете.
Фрида щекочет босые пяточки Гарриет. Гаст и Сюзанна облачают ее в одежду такого унылого цвета. На Гарриет серая рубашечка и коричневые легинсы. Скоро Фрида купит ей новые платьица. С полосками и цветочками. Они снимут новый дом. В другом районе. Чтобы не было плохих воспоминаний.
– Раз, два, три! – Фрида за ноги вытаскивает Гарриет из-под стола. Гарриет радостно визжит.
Фрида поднимает ее.
– Дай-ка я посмотрю на тебя, детка.
Гарриет улыбается, показывая несколько молочных зубов. Она липкими ладошками обхлопывает блузку Фриды. Фрида покрывает ее поцелуями. Она проводит пальцем по ресницам Гарриет. Поднимает фуфаечку на дочери, с фырканьем проходится губами по ее животу, отчего Гарриет хихикает. Это единственная радость, которая важна для нее. Все зависит от того, позволено ли ей или нет прикасаться к своему ребенку, видеть ее.
– Мамочка так по тебе скучала.
– Не шептать, миз Лью.
Социальная работница в двух футах от нее. Фрида чувствует ванильный запах ее парфюма.
– Миз Лью, не закрывайте от меня лицо ребенка. Почему бы вам не начать играть? У нее здесь есть какие-нибудь игрушки?
Фрида загораживает Гарриет своим телом.
– Пожалуйста, дайте нам минуту. Мы не видели друг друга одиннадцать дней. Она же не тюлень.
– Никто не сравнивает ее с тюленем. Это вы пользуетесь таким языком. В ваших интересах поскорее начать.
Гаст и Сюзанна держат игрушки Гарриет в деревянном коробе рядом с кроваткой. Гарриет отказывается сделать несколько шагов к коробу. Она хватается за ногу Фриды и требует, чтобы мать ее несла. С Гарриет на бедре Фрида достает фетровых кукол и мягких зверушек, деревянные кубики с детскими стишками. Она пытается увлечь Гарриет наборной пирамидкой из колечек, резным динозавриком на колесах.
Гарриет не хочет, чтобы Фрида опускала ее на пол. Она смотрит на социального работника испуганными глазами, подняв брови.
Фрида знает это выражение. Она возвращает Гарриет на пол.
– Детка, извини. Нам нужно поиграть. Мы можем с тобой поиграть для этой замечательной тети? Пожалуйста, детка. Пожалуйста. Давай поиграем.
Гарриет пытается забраться на колени матери, а когда Фрида наскоро обнимает ее и просит выбрать игрушку, Гарриет начинает вопить. Ее капризность набирает обороты с пугающей скоростью и переходит в полномасштабное вулканическое извержение. Гарриет падает животом на ковер, молотит по нему руками и ногами, испускает птичий вопль, который слышен по другую сторону океана.
Фрида переворачивает Гарриет на спину, целует, просит успокоиться. Гарриет трясет. Она показывает на социального работника и кричит:
– Уходи!
– Фу, как некрасиво. – Фрида ставит Гарриет на ноги, держит ее за плечи. – Немедленно извинись перед миз Торрес. Мы так ни с кем не разговариваем.
Гарриет ударяет Фриду, царапает ей лицо. Фрида хватает ее запястья.
– Посмотри-ка на меня. Мне это не нравится. Не надо бить мамочку. Мы никого не бьем. Ты должна извиниться.
Гарриет топает ногой и кричит. Социальная работница подходит ближе.
– Миз Торрес, не могли бы вы сесть за стол? Она нервничает. Вы ведь можете взять крупный план и оттуда, да?
Социальная работница игнорирует просьбу Фриды. Гарриет не собирается извиняться. Гарриет хочет еще объятий.
– Ну же, детка, нам нужно поиграть. Миз Торрес хочет посмотреть, как мы играем. У мамочки остается мало времени.
Социальная работница опускает камеру и смягчает голос:
– Гарриет, мы хотим посмотреть, как ты играешь. Поиграй с мамочкой, хорошо?
Гарриет выгибает спину. Она выкручивается из рук Фриды. И бросается на социального работника. Фрида не успевает ее схватить. Она в ужасе видит, как Гарриет кусает социального работника в руку.
Социальная работница вскрикивает.
– Миз Лью, контролируйте вашего ребенка!
Фрида оттаскивает Гарриет.
– Извинись перед миз Торрес немедленно. Не смей кусаться. Мы никогда не кусаемся.
Гарриет испускает злобный поток невнятицы.
– Нет-нет-нет!
Появляется Гаст посмотреть, что происходит. Социальная работница сообщает ему о нападении Гарриет.
– Она нервничает, Гаст, – говорит Фрида.
Гаст просит социального работника показать ему руку. Он спрашивает, не больно ли ей. От зубов Гарриет у социального работника остались отметины. Гаст просит показать их. Он многословно извиняется. Гарриет никогда себя так не ведет.
– Она не кусака, – говорит он.
Гаст несет Гарриет на диван поговорить. Фрида уходит на кухню за стаканом воды для социального работника. Она кладет лед в полиэтиленовый пакетик на молнии, заворачивает его в полотенце. Она в ужасе, но и полна гордости. Это ее ребенок. Ее союзник. Ее защитник.
Социальная работница прижимает лед к укусу. Гарриет не собирается извиняться, несмотря на все усилия Фриды и Гаста.
– Миз Лью, у вас остается еще пять минут. Давайте будем заканчивать.
Фрида умоляет Гарриет поиграть. Но Гарриет хочет только отца. Она не отпускает его. Через слово у нее слышится «папа».
Фрида подсаживается к ним и беспомощно смотрит, как они играют с набором деревянных лошадок. Разве минуту назад они не были союзниками? Разве она не защищала мамочку от плохой тети? Неужели все дети такие переменчивые? Остается еще два посещения. Гаст подготовит Гарриет к следующему, объяснит, как это важно. Судья поймет – ведь Гарриет еще и двух лет нет. Он увидит, что Гарриет ее любит. Что Гарриет хочет быть с ней. Судья увидит, что у Гарриет буйное сердце.
4
Пятница в конце сентября, влажный полдень. Прошло шесть дней с ее последней встречи с Гарриет, почти три недели с «очень плохого дня». Фрида прячется в женском туалете на работе, прослушивает в голосовой почте невыносимо спокойный голос социальной работницы. Посещение, назначенное на завтрашнее утро, переносится. Социальная работница назначила на одно время сразу две встречи. «Такое случается», – говорит миз Торрес. Она перезвонит и назовет новую дату и время, когда у нее появится окно.
Фрида слушает сообщение еще раз, думая, что пропустила извинения, но их нет. Она ударяет ладонью по двери кабинки. Всю неделю она измеряла время этим посещением. Дни до Гарриет, дни после Гарриет. Еще один час, на который она отвоевывает своего ребенка.
Она должна была знать, что будет наказана. Когда они прощались в прошлый раз, она украла лишнее время для себя, лишний раз обняла и поцеловала Гарриет. Она все еще чувствует пальцы социальной работницы у себя на локте, все еще слышит ее голос: «Хватит, миз Лью».
Когда они вышли из квартиры, социальная работница прочла Фриде целую лекцию про границы. Ребенок явно уже был готов попрощаться. Ребенок уже не хотел никаких объятий.
– Вы должны признать разницу между тем, что хотите вы и что хочет она
Фрида шла со сжатыми кулаками. Ее пальцы в туфлях сжались. Она наклонила вперед голову, вперилась взглядом в татуировку четок на щиколотке социальной работницы. Если бы она заглянула в ее глаза, то, возможно, нанесла бы первый в своей жизни удар кулаком по лицу.
Двери туалета открываются. Две студентки начинают сплетничать у раковины. У одной из них сегодня свидание, встречается с кем-то по предложению специальной компьютерной программы, которая подбирает оптимальные пары по феромонам.
Фрида отправляет эсэмэску Рени об отмене. Она хочет назвать миз Торрес садисткой, какая она и есть на самом деле, но ее высказывания должны быть осторожными. «Завтра отменяется, – пишет она. – Второе посещение =???»
Она всюду должна говорить так, как если бы ее подслушивали Нет, говорит Рени, Фрида не должна покупать мобильник с предоплаченной симкой. Не должна создавать новые почтовые ящики, не должна ничего искать в библиотеке, должна следить за своим языком, когда говорит с родителями, друзьями, коллегами. Все они могут быть подвергнуты допросу. «Тебе нечего скрывать, – сказала Рени. – Повтори мне, Фрида: "Мне нечего скрывать"».
Фрида слушает Рени под щелчки, издаваемые тюбиками с помадой и пудреницами. Девицы обсуждают достоинства программы, которая подыскивает пары по голосам. Программы, которая подыскивает пары на основе общих маршрутов, имитируя случайное знакомство в поезде.
Фрида могла бы посмеяться. Идея нормального уик-энда. Она протирает глаза туалетной бумагой и возвращается за свой стол.
Облегчение, которое она испытала, придя на работу, быстро испарилось, ее маленький кабинет был всего лишь еще одним местом, где она тоскует по Гарриет и обдумывает свои ошибки. Если бы она была более внимательной по отношению к миз Торрес. Если бы у них было несколько часов, а не один. Если бы она никогда не ходила в дом Уилла. Если бы ей удалось убедить Гарриет поиграть. Если бы не случилось этого скандала и укуса. Если бы они были вдвоем – без часов, камер, без этой женщины, требующей, чтобы они вели себя естественно.
Фрида должна была сегодня утром вернуть боссу проверенную корректуру. Она раскладывает страницы на столе, проверяет, есть ли ошибочные запятые, не исковерканы ли имена и фамилии факультетских преподавателей. Она гордилась своим острым глазом, но сегодня она почти не понимает смысла слов, ее почти не волнует, успеет ли она вовремя распечатать файлы. Нужно, чтобы Гаст извинился от ее имени. Гарриет должна знать, что мама думает о ней каждую секунду. Это не мамин выбор. Это не вина мамы. Миз Торрес могла бы отменить свой поход к другой семье.
* * *После обеда Фрида поднимается в спальню Гарриет, как она делала это каждый вечер после того злосчастного свидания под присмотром. Она встает лицом к камере, опускается в темноте на колени, мысли ее возвращаются в прошлое и уходят в будущее, не желая принимать невыносимое «сейчас». Рени считает, что штат должен увидеть ее покаяние. Она должна работать, или молиться, или делать физические упражнения. Она не должна смотреть телевизор, убивать время за компьютером или телефоном. Она должна показывать им, что мучается чувством вины. Чем больше она страдает, чем больше плачет, тем больше штат будет ее уважать.
В комнате пахнет химией. Ароматизатор с запахом вербены. Здесь больше не пахнет Гарриет, и Фриде не хватает этого и всего остального. Несколько игрушек после стирки выцвели и потеряли форму. Она до блеска отполировала кроватку и кресло-качалку. Вычистила плинтусы и подоконники, вымыла стены. Ее руки огрубели – она два раза в неделю выскребает до блеска туалет и кухню. И всегда без перчаток, ее потрескавшиеся ладони и сорванные заусенцы – как власяница для монаха.
Рени беспокоится о том, какую роль в суде может сыграть укус. Ее беспокоит, что социальная работница не видела игры. Она собирается сказать в суде, что социальная работница спровоцировала Гарриет, что реакция девочки при данных обстоятельствах была естественной. Что мать и дочь не виделись много дней. Устоявшийся порядок был разрушен. Девочка никогда не играет с матерью у Гаста и Сюзанны, никогда не играет по команде, никогда с таймером.
Ей хотелось бы понять, какую форму ей следует придать своему телу во время сна, кто за ней наблюдает – человек или только робот, что их интересует – какие выражения лица и какие позы. Она могла бы кланяться им, три раза прижимать к полу ладони и лоб – так ее семья молилась Будде, ища у него защиты.
Кто защитит ее теперь? Фрида надеется, что судья по семейным делам не лишен чувств. Она надеется, что судья, если он или она бездетны, по крайней мере имеет кошку или собаку, кого-то с душой, что он или она знает, что такое бескорыстная любовь, раскаяние. Служба защиты ребенка должна требовать от своих сотрудников именно таких качеств.
Она меняет позу, поворачивается, теперь камера видит ее в профиль. Ее бедра вывернуты. Поясница болит. Она недавно пыталась вспомнить начало. Как она поднесла Гарриет к окну в их палате, в первый раз показала ей естественный свет. Розовая кожа Гарриет, недавно впервые подвергшаяся воздействию воздуха, теперь начала шелушиться. Ей все время хотелось прикасаться к личику Гарриет, ее удивляли огромные щечки дочери и европейский нос. Как это она умудрилась родить ребенка с голубыми глазами? Вначале было ощущение, что у них на попечении некое доброжелательное существо, но еще не человек. Сотворение нового человека казалось чем-то таким ответственным.
Фрида начинает плакать. Ей нужно рассказать судье о доме ее разума, о доме ее тела. Эти дома стали чище, у них теперь меньше страхов. Она больше никогда не оставит Гарриет одну.
* * *Социальная работница все время переносит дату следующего посещения. С сентября на октябрь, и к четвертому переносу привычный размер одежды становится слишком велик для Фриды. Она спит по четыре часа, иногда по три, иногда по два. У нее пропал аппетит. На завтрак – кофе и горсть миндаля. На ланч – фруктовый коктейль. На обед яблоко и два тоста с маслом и джемом.
Она два раза видела Уилла в кампусе, один раз столкнулась с ним в книжном магазине, один раз в «Старбаксе». Она попросила его перестать звонить ей, не позволила ему обнять ее на людях. Работает она медленно и беспорядочно. Иногда усаживается за свой стол, придя из туалета с явно заплаканным лицом. Ее босс определенно чувствует себя неловко, сталкиваясь с эмоциями. После еще нескольких опозданий со сдачей материалов босс отменяет работу на дому. Ему жаль, что он отрывает ее от Гарриет, но организованность прежде всего.
– Я не хочу объясняться с отделом кадров, – говорит он.
– Этого больше не случится. Я вам обещаю. Просто у меня… – Проблемы дома, хочет сказать она.
Она раздумывала, не подыскать ли другое место, не уйти ли с работы, но ей нужна медицинская страховка. В Пенсильвании хорошие социальные гарантии. Ее отец воспользовался своими знакомствами, чтобы ее приняли.
Она лгала всем на работе. Профессора никогда не задают ей личных вопросов, но административный персонал состоит в основном из замужних женщин с детьми. Обычаи диктуют, чтобы они при малейшей возможности рассказывали о своих чадах. Никогда «Как у тебя дела?», а неизменно: «Как твой Томми?», «Как там Слоун?», «Как поживает Беверли?».
Фрида говорила им:
«У Гарриет новое словечко – “пузырь”».
«Гарриет хотела в зоопарк».
«Гарриет помешалась на сливочном печенье».
Она не говорит им, что Гарриет проходит курс терапии. Что Гарриет предположительно исцеляется в кабинете некоего назначенного судом детского психолога. Рени сказала, что детский психолог, вероятно, использует кукольный домик, чтобы вынудить Гарриет проявить свои чувства к кукле-маме и кукле-дочери, он даст девочке карандаш и будет наблюдать, с какой силой она прижимает его к бумаге. Психолог будет отыскивать симптомы. Существует список травм, но каждый реагирует на травму по-своему. Фриде кажется, что все это построено на предположениях.
Она никому не говорит, что ее родители перевели десять тысяч долларов на оплату ее расходов на адвоката и пришлют еще, если понадобится, что они предлагали ей деньги из их накоплений на черный день. Их щедрость только усугубляет ее чувство вины, она недостойна быть их дочерью, недостойна быть матерью Гарриет, недостойна просыпаться по утрам.
Они прислали ей деньги, даже не спросив ее согласия. Их разговор с миз Торрес был довольно напряженным. Социальная работница просила их снова и снова повторять сказанное, говорить медленнее, словно не понимала их произношения. Они сказали, что она говорит как ненормальная. У нее тон фальшиво-дружелюбный, но она была холодна, как ученый. В ее устах «родительство» звучит как «ремонт машины». Аспект питания, аспект безопасности, аспект образования, аспект дисциплины, аспект любви. Они сказали социальной работнице, что Гарриет для Фриды – радость. Ее бао бей. Ее маленькое сокровище.
Ее мать сказала, что Фрида «глотает горечь». Чи ку – фраза, которую Фрида не слышала много лет. Они когда-то использовали это выражение, описывая то, что испытала ее бабушка по отцу, ее ахма, во время Культурной революции. Ее отец иногда рассказывал эту историю – как оно было в ту ночь, когда ахму чуть не убили. Она была вдовой землевладельца. Солдаты пришли в их деревню за ней. Они поставили ее на колени, а ее сыновья в это время прятались под кроватью в комнате, которая служила им домом. Той ночью оба ее ребенка кричали так, что надорвали голосовые связки. Они видели, как солдат приставил пистолет к ее голове. Грозил ее застрелить.
Каждый раз, слушая эту историю, Фрида чувствовала себя виноватой. Избалованной и бесполезной. Она так никогда и не освоила диалект ахмы, могла сказать ей разве что «привет» и «доброе утро». Она не могла спросить у своей любимой ахмы, что случилось. Но к голове Фриды никто не приставлял пистолет, солдатский сапог не становился на ее шею. Она сама принесла себе эту горечь.
* * *Посещение должно начаться в пять часов. Конец октября, вечер вторника, восемь недель, как у нее забрали Гарриет, почти шесть недель, как она не держала дочь на руках. Социальная работница предупредила ее только за час.