bannerbanner
logo
Войти
Скачать книгу «Птицы», «Не позже полуночи» и другие историиТекст
Добавить В библиотеку

Полная версия

Но я до сих пор беспокоюсь, потому что знаю, чем все закончилось для сына.

Беда в том, что у него хватило глупости вернуться домой. Он воротился недели через три. Я тогда шел не своей обычной дорогой, а лесом, вдоль ручья, который берет начало на холмах и впадает в озеро. Я обогнул озеро по северному берегу, в стороне от знакомого шалаша, ближе к камышовым зарослям, и первое, что я увидел, был сын.

Он ничего не делал, просто растерянно стоял у камышей. Он был довольно далеко, и я не стал его окликать. Да у меня бы и духу не хватило. Так что я остановился и какое-то время следил за ним. А он тоже стоял, застыв на месте, в обычной своей нелепой позе, и я заметил, что он смотрит туда, где дом.

Отец его покамест не заметил. Я увидел обоих старших у мостков через ручей – они то ли шли к морю, то ли возвращались с рыбалки. А сын смотрел на них все с тем же растерянным, придурковатым видом. И не только придурковатым – испуганным.

Мне хотелось крикнуть: «Что происходит?» – но я не знал как. Короче, я стоял молча и тоже смотрел на отца.

Потом произошло то, чего мы оба боялись.

Отец поднял голову и увидел сына.

Он, должно быть, что-то сказал жене, велел ей стоять на месте, а сам развернулся и как молния бросился к камышовым зарослям, к сыну. Вид у него был устрашающий, до конца дней не забуду. Где уж там царственность! От нее и следа не осталось. Он кипел от гнева и ярости – и вдобавок осыпал сына бранью. Ей-богу, я слышал своими ушами!

Сын, в полном ужасе, беспомощно озирался, искал, где бы спрятаться. Но прятаться было негде. Никакого укрытия, кроме камышей у болота. И он, безмозглый дурачок, не нашел ничего лучше, как отступить подальше в камыши и пригнуться к земле. Думал, бедняга, что так его никто не отыщет. Смотреть на это было непереносимо.

Я собрался с духом и уже готовился вмешаться, но отец вдруг замер, словно бы затормозил на бегу, повернулся и зашагал обратно к мосткам, продолжая сердито клокотать. Сын следил за ним из своего убежища, потом снова вышел на открытое место. Видно, в его дурацкой башке засела мысль во что бы то ни стало вернуться домой.

Я огляделся вокруг. Ни души. На помощь позвать некого. Обратись я на ферму, тамошние работники наверняка бы посоветовали мне не встревать. Когда отец в гневе, его лучше не трогать, а сын уже взрослый, сам в состоянии себя защитить. Он ведь вымахал почти с папашу, вполне может дать ему сдачи. Но я-то знал, что это одна видимость. Сын не боец. Драться не умеет.

Я пробыл там еще довольно долго, но никакого движения не заметил. Стало темнеть. Ждать дольше смысла не было. Отец с матерью с мостков ушли. А сын все стоял у зарослей на краю озера.

Я тихо окликнул бедолагу: «Не жди понапрасну, все равно он тебя домой не пустит. Возвращайся туда, откуда пришел. В Понт, в любое другое место, куда угодно, только уноси ноги».

Он поглядел на меня все с тем же тупым, растерянным видом и явно не понял ни слова из того, что я сказал.

Что я мог поделать? Я побрел домой и весь вечер думал про сына. А утром снова отправился на озеро, прихватив с собой для храбрости увесистую палку. Не то чтобы я всерьез собирался пустить ее в ход. С отцом это вряд ли прошло бы.

И что же я увидел? Наверно, за ночь они как-то между собой договорились, потому что сын теперь был дома, под боком у матери, а отец занимался своими делами и не обращал на них внимания.

Должен признаться, у меня отлегло от сердца. И то сказать: что я мог изменить? Если отец не желает держать сына дома, это его частное дело. А если сын по своей тупости не понимает, что пора отделиться от родителей и идти своей дорогой, это опять-таки его частное дело.

Но я во многом винил и мать. Кто, как не она, должен был объяснить сыну, что он тут лишний, что отец не потерпит его в доме и что самое лучшее для него – не отсвечивать тут и уйти, пока еще можно уйти по-хорошему. А она не догадалась. Она вообще, по-моему, умом похвастаться не могла. Да и твердым характером тоже.

Какое-то время то, о чем они договорились, работало. Сын ни на шаг не отходил от матери – может, помогал по дому, хотя вряд ли, – а отец держался на отшибе и все больше замыкался в себе.

Он теперь часто сидел у мостков нахохлившись и глядел на море, одинокий и неприкаянный. Вид у него был чудно́й, я бы даже сказал зловещий. И мне это не нравилось. Я не знаю, что за мысли крутились у него в голове, но уверен – недобрые. Вроде бы совсем недавно он сам, и мать, и дети всей гурьбой отправлялись на рыбалку – дружные, довольные, но мне вдруг показалось, что с тех пор прошла целая вечность. Для отца все переменилось. Мать и сын были вместе, а он остался ни при чем.

Я испытывал к нему жалость, но в то же время меня грыз страх. Такая неопределенность не могла длиться бесконечно. Что-то должно было произойти.

Через пару дней я отправился на пляж собирать плавник – всю ночь на море бушевал ветер, – и когда по привычке поглядел в сторону озера, то увидел, что сын уже не дома. Он стоял там же, где и в первый день, – у камышовых зарослей. Ростом он действительно почти догнал отца. Если бы он соображал, как употребить свою силу, то вполне мог бы потягаться с родителем, но мозгами Бог его обделил. И теперь он снова торчал на краю болота – оторопелый, насмерть перепуганный верзила, а напротив у шалаша стоял отец и в упор глядел на своего отпрыска. И по его глазам было видно, что он замышляет убийство.

Я понял: отец его прикончит. Неважно где, как и когда. Может, ночью, во сне, а может, днем, на рыбной ловле. Мать – пустое место, она не способна ничему помешать. На нее надежды нет. Будь у сына хоть капля здравого смысла, он еще успел бы унести ноги…

Я пробыл на берегу до темноты. Но все было спокойно.

Ночью прошел дождь. Утро выдалось серое, холодное, туманное. По всему чувствовался декабрь, деревья стояли голые, угрюмые. На озеро я попал только ближе к вечеру, когда небо немного прояснилось. Солнце выглянуло перед самым закатом и ненадолго вспыхнуло водянистым блеском, как бывает зимой.

Я сразу увидел отца и мать. Они стояли рядышком возле своей развалюхи и явно меня заметили. Сына с ними не было. Не было его ни у камышей, ни у озера.

Я перешел через мостки и двинулся вдоль озера по правому берегу; бинокль был у меня при себе, но сына я нигде не обнаружил. И все это время отец не спускал с меня глаз.

А потом я его увидел. Я кубарем скатился по склону к воде и через заросли камыша пробрался туда, где лежал сын.

Он был мертвехонек. На спине у него зияла глубокая рана, вокруг запеклась кровь. Он пролежал там всю ночь, и тело намокло от дождя.

Вы подумаете, что я совсем спятил, но я не выдержал и разревелся, как последний идиот, и заорал через озеро отцу: «Убийца! Палач проклятый!» Он никак не откликнулся. Даже не шелохнулся. Так и стоял с супругой возле шалаша и по-прежнему следил за мной.

Вам, верно, любопытно, что я сделал. Я сходил домой, принес лопату и выкопал бедняге могилу там же, в камышах, а потом прочитал молитву – свою собственную, самодельную. Я ведь понятия не имел, какая у них религия. А когда все было кончено, я снова поглядел на отца.

И знаете, что я увидел?

Я увидел, как он склонил свою великолепную голову, нагнулся к жене и обнял ее. А она потянулась к нему и тоже его обняла. Это было как реквием и как благословение. Отпущение грехов и осанна. Они знали, что сотворили зло, но теперь это было дело прошлое, потому что я предал сына земле и он ушел навсегда. Они снова были свободны, снова вместе, и не было никого третьего, кто мог бы встать между ними.

Они выплыли на середину озера, и внезапно отец вытянул шею, забил крыльями и мощным движением оторвался от воды, а мать поднялась за ним. Я смотрел, как они летят к морю, навстречу закатному солнцу, и клянусь – я в жизни не видел зрелища прекраснее, чем эта пара лебедей в пустынном зимнем небе.


Перевод И. Комаровой

Счастливого Рождества

Лоренсы жили в большом доме сразу за городом. Мистер Лоренс был мужчина крупный, полный, круглолицый и улыбчивый. Каждое утро он уезжал на автомобиле в город, к себе в контору, где у него имелись солидный письменный стол и три секретаря. По ходу дня он звонил по телефону, ходил на деловой ланч и снова звонил по телефону. Зарабатывал он очень много.

У миссис Лоренс были светлые волосы и глаза фарфоровой голубизны. Мистер Лоренс называл ее Котенком, но это не значит, что она была не приспособлена к жизни. У нее были дивная фигура и длинные ногти, и днем она, как правило, играла в бридж. Бобу Лоренсу уже стукнуло десять лет. Он был точь-в-точь как мистер Лоренс, только поменьше. Ему очень нравились электровозы, и отец специально позвал мастеров, которые проложили в саду игрушечную железную дорогу. Мэриголд Лоренс исполнилось семь. Она была точь-в-точь как ее мать, только покруглее. Ей часто дарили кукол, но они у нее почему-то все время ломались. Кукол набралось уже пятнадцать.

Если бы вы случайно встретили Лоренсов, то сразу бы поняли: перед вами самая обыкновенная семья. Наверное, именно из этого-то все и приключилось. Слишком уж они были типичные. Жизнь их текла вольготно и безоблачно, что было, конечно же, очень приятно.

Вот и канун Рождества Лоренсы проводили примерно так же, как и все другие семьи. Мистер Лоренс пораньше вернулся из города, чтобы присутствовать при том, как семейство готовится к празднику. Он улыбался чаще обычного, засовывал руки в карманы, а когда споткнулся о собаку, спрятавшуюся за ветки омелы и остролиста, рявкнул: «Да чтоб тебя, чертяка!» Миссис Лоренс по такому случаю отказалась от бриджа и развешивала в гостиной фонарики. Собственно, развешивал фонарики мальчишка-садовник, а миссис Лоренс украшала их фестончиками из разноцветной бумаги и подавала ему; при этом она непрерывно курила, и дым разъедал мальчишке глаза, но он был слишком хорошо воспитан, чтобы отогнать клубы рукой. Боб Лоренс и Мэриголд Лоренс носились по гостиной, запрыгивали на диваны и стулья и кричали:

– А что мне завтра подарят? А мне подарят поезд? А мне подарят куклу?

В конце концов мистеру Лоренсу это надоело, и он сказал:

– Если не прекратите галдеж, вообще ничего не получите.

Впрочем, по тону было ясно, что он это не всерьез, и обмануть детишек не удалось.

Когда детям уже пора было идти спать, миссис Лоренс позвали к телефону. «Черт!» – сказала она и снова пустила мальчишке-садовнику в глаза струю дыма. Мистер Лоренс поднял с пола ветку и засунул за раму картины. Потом бодро засвистел.

Миссис Лоренс отсутствовала минут пять; когда она вернулась, ее голубые глаза метали искры, а волосы были взъерошены. Ну точь-в-точь котенок. Такой, которого хочется взять на руки, сказать: «Ах ты, киска!» – и сразу же отпустить снова.

– Только этого не хватало, – вымолвила она, и детям показалось, что она вот-вот заплачет.

– Что там за чертовщина? – осведомился мистер Лоренс.

– Это из комитета по приему беженцев, – сообщила миссис Лоренс. – Не зря я тебе говорила, что здесь теперь не протолкнуться от беженцев. Когда все это только начиналось, мне, как и всем, пришлось внести нашу фамилию в список тех, кто готов их принять, – я думала, это просто формальность и никого принимать не понадобится. А вот теперь понадобилось. Мы должны поселить у себя супружескую пару, причем уже сегодня.

Мистер Лоренс перестал улыбаться.

– Погоди-ка, – сказал он. – Не имеет этот самый комитет никакого права так с нами поступать, нас должны были известить заранее. Почему ты не послала их подальше?

– Я послала, – ответствовала миссис Лоренс с возмущением, – но мне сказали, что им очень жаль, но все в одинаковом положении, они кого-то направляют в каждый дом, а еще добавили что-то про «ответственность в случае отказа» – я до конца не поняла, но звучало очень неприятно.

– Они не имеют права, – заявил мистер Лоренс, вздернув подбородок. – Я сейчас же позвоню кому-нибудь наверху. Уж я позабочусь, чтобы сотрудника, который с тобой разговаривал, уволили, я лично поеду в город, я…

– Господи, да какой смысл? – возразила миссис Лоренс. – Давай не будем так переживать по этому поводу. Не забывай, сегодня сочельник, все давно разъехались. Да и вообще, эти, как их там, уже едут, не можем же мы от них запереться. Видимо, нужно поставить в известность прислугу.

– А что беженцы будут делать? – стали допытываться взбудораженные дети. – Им придется отдать наши вещи? Они будут спать в наших кроватях?

– Конечно нет, – резко ответила миссис Лоренс. – Не притворяйтесь совсем-то уж недоумками.

– А куда мы их поместим? – спросил мистер Лоренс. – У нас ни одной комнаты свободной, ведь завтра приедут Дейли и Коллинсы. Ты ведь не предлагаешь отменить приглашения?

– Не переживай, – сказала миссис Лоренс, и ее голубые глазки лукаво сверкнули. – Единственное утешение – мы можем честно сказать, что в доме места нет. Давай поселим их в комнату над гаражом. Погода пока стоит сухая, так что в ней не слишком сыро. Там есть кровать – помнишь, два месяца назад мы вынесли ее из дома, уж больно пружины просели. А так она еще вполне крепкая. У прислуги, кажется, был масляный обогреватель, которым никто не пользуется.

Мистер Лоренс улыбнулся.

– Да ты, похоже, все продумала? – сказал он. – Уж моего Котенка не проведешь. Ну что ж, если они не будут нам мешать, я не против. – Он наклонился и на радостях подхватил на руки Мэриголд. – В любом случае испортить нам Рождество мы не позволим, верно, детка? – спросил он дочку.

И подкинул ее в воздух, а она взвизгнула от восторга.

– Так нечестно, – заявил Боб Лоренс, побагровев всем своим круглым личиком. – Мэриголд меня младше, а чулок хочет повесить такой же. Я ведь старший, и чулок мне полагается больше, правда?

Мистер Лоренс взъерошил сыну волосы.

– Ты же мужчина, Боб, – сказал он. – Давай не обижай сестру. Завтра я подарю тебе кое-что получше того, что обычно кладут в чулок.

Боб тут же перестал дуться.

– Что-нибудь для моей железной дороги? – спросил он с жаром.

Мистер Лоренс только подмигнул и ничего не ответил.

Тогда Боб запрыгал на кровати.

– А у меня подарок будет больше, чем у Мэриголд! – вопил он в восторге. – Больше, гораздо больше!

– Вот и нет, вот и нет! – выкрикнула Мэриголд, готовая разреветься. – Мой подарок будет ничем не хуже твоего, правда, папа?

Мистер Лоренс кликнул няньку:

– Детей успокойте, ладно? А то они, похоже, совсем разошлись.

Он засмеялся и зашагал вниз.

Миссис Лоренс перехватила его на полдороге.

– Прибыли, – доложила она. Голос звучал натянуто.

– И? – уточнил он.

Она пожала плечами и скорчила рожицу.

– Евреи, – произнесла она кратко и скрылась в детской.

Мистер Лоренс произнес нечто невнятное, потом поправил галстук и состроил выражение лица, которое считал подходящим для встречи беженцев: смесь строгости и бравады. Он прошел по подъездной дорожке к гаражу и вскарабкался по шаткой лесенке.

– Ну-ну, добрый вечер! – произнес он громко и жизнерадостно, входя в комнату. – Вы тут как, устроились?

В комнате было темновато – единственную электрическую лампочку не протирали уже много месяцев, да и висела она в углу, далеко от кровати, стола и обогревателя. В первый момент беженцы просто без слов смотрели на вошедшего. Женщина сидела у стола и распаковывала корзину – достала оттуда каравай и две чашки. Мужчина расстилал на кровати одеяло; когда мистер Лоренс заговорил, он распрямился и повернулся к хозяину.

– Мы вам так признательны, – сказал он. – Бесконечно признательны.

Мистер Лоренс кашлянул и издал нечто вроде смешка.

– Да что там, – сказал он. – Ничего такого.

Беженцы, вне всякого сомнения, были евреи. У него – огромный нос и кожа особого маслянисто-желтого цвета. У нее – темные глаза, под которыми лежали тени. Она выглядела нездоровой.

– Э-э… вам что-нибудь еще нужно? – спросил мистер Лоренс.

На сей раз ответила женщина, сперва покачав головой.

– Ничего не нужно, – сказала она. – Мы очень устали.

– Всюду всё забито, – сказал мужчина. – Никто не мог нас принять. Вы так великодушны.

– Да что там, что там, – проговорил, отмахнувшись, мистер Лоренс. – Хорошо, что у нас нашлась свободная комната. Вам, небось, туго пришлось… там, где вы были.

На это они ничего не ответили.

– Ну, хорошо, – сказал мистер Лоренс. – Ежели я вам больше ни за чем не нужен, тогда спокойной ночи. Обогреватель не забудьте убавить, если станет чадить. И, это… если понадобится чего из еды или там одеяло, постучите в заднюю дверь, спросите у прислуги. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – откликнулись они хором, а потом женщина прибавила: – Счастливого вам Рождества.

Мистер Лоренс замер.

– А, да, – сказал он. – Да, конечно. Большое спасибо.

Он пошел к парадной двери, подняв воротник пальто. Похолодало. Ночью, видимо, подморозит. Когда он вошел в прихожую, как раз раздался удар гонга – звали к столу. Мальчишка-садовник закончил развешивать фонарики, они весело покачивались под потолком. Миссис Лоренс смешивала коктейли за столиком у камина.

– Поторопись, – проговорила она через плечо. – А то весь ужин насмарку: если я чего не выношу, так это полуостывшей утки.

– Дети спят? – поинтересовался мистер Лоренс.

– Да уж наверное, – ответила миссис Лоренс. – В сочельник их вечно не угомонить. Я дала им по конфете и сказала, чтобы не шумели. Хочешь выпить?

Позднее, когда они раздевались в спальне, мистер Лоренс вдруг высунул голову из гардеробной – в руке зубная щетка.

– Смешное дело, – сказал он. – Эта беженка пожелала мне счастливого Рождества. А я и не знал, что евреи празднуют Рождество.

– Вряд ли она представляет себе, о чем речь, – заметила миссис Лоренс, похлопывая себя по круглой, гладкой щеке, чтобы вбить в нее питательный крем.

Один за другим гасли в доме огни. Лоренсы спали. Снаружи в небесах полыхали звезды. И в комнате над гаражом теплился огонек.


– Ого, смотри, у меня аэроплан и новый локомотив для железной дороги! – завопил Боб. – Ого, он летает, как настоящий! Видишь, какой пропеллер?

– А у меня тоже два подарка от папы? – спросила Мэриголд, лихорадочно копаясь в груде оберток на своей кроватке; большую куклу, только что распакованную, она отбросила в сторону. – Няня! – заверещала она. – Где мой второй подарок?

Щеки ее сердито горели.

– Так тебе и надо, жадина-говядина, – поддразнил ее Боб. – Зато смотри, что у меня!

– А вот я сейчас сломаю твой дурацкий аэроплан, – пригрозила Мэриголд, и по щекам ее заструились слезы.

– Негоже ссориться на Рождество, – сказала няня и победоносно извлекла из-под обрывков еще одну коробочку. – Ну-ка, Мэриголд, глянь, что там?

Мэриголд разорвала бумагу. Скоро она уже держала в руке сверкающее ожерелье.

– Я принцесса! – закричала она. – Я принцесса!

Боб бросил на нее взгляд, полный презрения.

– Невелика штука, – заметил он.

Внизу мистеру и миссис Лоренс как раз подавали утренний чай. Включили электрический обогреватель, шторы раздвинули, и комнату заливал утренний свет. А вот письма и пакеты пока стояли нетронутыми, ибо мистер и миссис Лоренс в истовом негодовании выслушивали рассказ их служанки Анны.

– Ушам своим не верю. Какой кошмар! – высказался мистер Лоренс.

– А я как раз верю. Чего еще ждать от таких людей? – сказала миссис Лоренс.

– Разберусь я с этим комитетом по приему беженцев! – посулил мистер Лоренс.

– Вряд ли они об этом знали, – возразила миссис Лоренс. – Уж эти-то потрудились сделать так, чтобы никто ничего не пронюхал. Ну, в любом случае держать их здесь мы не можем. Кто за ней ухаживать-то станет?

– Нужно вызвать «скорую», чтобы их увезли, – решил мистер Лоренс. – Мне еще вчера показалось, что она какая-то бледная. И все равно не пойму – как она одна справилась?

– Ну, эти разродятся и не заметят, – ответила миссис Лоренс. – Небось, и не почувствовала ничего. Одному я рада – что они в комнате над гаражом, а не в доме. Там ничего особо не перепачкаешь.

– Да, Анна, – крикнула она вдогонку служанке, – обязательно скажи няне, чтобы не подпускала детей к гаражу, пока не уедет «скорая».

И только после этого они взялись за письма и пакеты.

– Ладно хоть будет чем посмешить гостей, – сказал мистер Лоренс. – Как раз подходящая история под индейку и сливовый пудинг.

Когда они позавтракали и оделись, когда привели детей и те вдоволь напрыгались на их постели, хвастаясь своими подарками, мистер и миссис Лоренс отправились в гараж разбираться, что теперь делать с беженцами. Детей отправили в детскую поиграть с новыми игрушками – ведь история-то вышла некрасивая, в чем няня полностью согласилась с миссис Лоренс. И еще неизвестно, чего ждать дальше.

Они подошли к гаражу и обнаружили, что во дворе толпятся, переговариваясь, слуги. Тут были кухарка, лакей, горничная, шофер и даже мальчишка-садовник.

– Так, что тут такое? – осведомился мистер Лоренс.

– Убрались они, – доложил шофер.

– В каком смысле – «убрались»?

– Мужик, пока мы завтракали, пошел нашел такси, – пояснил шофер. – Небось, сбегал на стоянку в конце улицы. А нам ни слова.

– Мы только услышали, как к задней калитке машина подъехала, – вступила в разговор кухарка. – Они с шофером ее туда на руках отнесли.

– Мужик спросил, как называется ближайшая больница, а мы ему сказали, что на въезде в город есть одна, еврейская, – добавил шофер. – А он в ответ – что очень извиняется за беспокойство. Кремень-мужик, прямо и ухом не повел.

– И младенчик. Мы младенчика видели, – захихикала служанка, а потом почему-то густо покраснела.

– Да, – подтвердила кухарка. – Настоящий еврейчик, один в один что евонный папаша.

Тут они все рассмеялись и начали как-то глупо переглядываться.

– Так, – сказал мистер Лоренс, – похоже, всё, что могли, мы сделали.

Слуги разошлись. Возбуждение спало. Нужно готовиться к рождественскому приему, дел невпроворот, то одно, то другое, все уже сбились с ног, а еще только десять утра.

– Пойдем-ка поглядим, – сказал мистер Лоренс, мотнув подбородком в сторону гаража.

Миссис Лоренс недовольно поморщилась и двинулась за ним следом.

Они поднялись по шаткой лесенке в темную чердачную комнатушку. Никаких следов беспорядка. Кровать поставлена на место, к стене, одеяло аккуратно сложено на полу. Стол и стул стоят где и стояли. Окно открыто, чтобы впустить свежий утренний воздух. Обогреватель выключен. Лишь одно говорило о том, что комнатой пользовались. На полу у кровати стоял стакан холодной воды.

Мистер Лоренс не произнес ни слова. Миссис Лоренс тоже не произнесла ни слова. Они вернулись в дом, прошли в гостиную. Мистер Лоренс подошел к окну, выглянул в сад. В дальнем конце виднелась игрушечная железная дорога Боба. Миссис Лоренс открыла пакет, который проглядела за завтраком. Сверху доносились вопли и взвизги – дети то ли радовались, то ли наоборот.

– А как же гольф? Ты, кажется, собирался в одиннадцать пойти поиграть, – припомнила миссис Лоренс.

Мистер Лоренс присел на кушетку у окна.

– Что-то не хочется, – сознался он.

Миссис Лоренс положила на место косметичку, которую только что достала из-под многих слоев тонкой бумаги.

– Странно, – сказала она, – у меня тоже как-то муторно на душе, совсем не по-рождественски.

В открытую дверь было видно, как в столовой накрывают к обеду. Стол был украшен как положено, среди серебра виднелись букетики цветов. В самом центре стояла огромная связка хлопушек.

– Ума не приложу, что еще мы могли сделать, – внезапно произнесла миссис Лоренс.

Мистер Лоренс ничего не ответил. Он встал и начал прохаживаться по комнате. Миссис Лоренс поправила ветку, заткнутую за картину.

– В конце концов, они же ни о чем не просили, – сказала миссис Лоренс. – Уж он-то бы обязательно нам сказал, – продолжала миссис Лоренс, – если бы ей стало совсем худо, ну или ребенку. Я уверена, что все у них в порядке. Это ж такой народ – все живучие.

Мистер Лоренс достал из жилетного кармана сигару, потом положил обратно.

– Здесь, у нас, им было бы куда хуже, чем в еврейской больнице, – продолжала миссис Лоренс. – Там уход и все такое. А мы бы сами не справились. И, кроме того, они уехали так внезапно, никому ничего не сказали – мы им даже и предложить ничего не успели.

Мистер Лоренс раскрыл книгу, потом закрыл снова. Миссис Лоренс все крутила в пальцах поясок от платья.

– Разумеется, – сказала она поспешно, – я туда съезжу и выясню, как у них дела, отвезу фруктов и еще всякого, и, может, теплых вещей, и спрошу, не надо ли им чего. Я бы прямо сегодня поехала, да нужно вести детей в церковь…

И тут распахнулась дверь, и в комнату вбежали дети.

– А на мне новое ожерелье, – похвасталась Мэриголд. – А у Боба нет ничего нового, чтобы надеть. – Она крутанулась на носочках. – Мама, давай быстрее, опоздаем и не увидим, как все входят в церковь.

Популярные книги
bannerbanner