Книги автора: Максим Горький

«…Нехорошо, когда писатель много имеет почитателей, нехорошо! Только болотным растениям не вредит избыток сырости. Дубам нужно её в меру…».

«Когда правительство теряет доверие народа, но не уступает ему своей власти, – оно становится только политической партией. Когда такая политическая партия идёт против здравого смысла народа, отрицающего её, и, стремясь подавить это отрицание, употребляет насилие, – всякий разумный и честный человек должен сказать, что подобная борьба против воли народа – преступна, что данная партия ставит свои корыстные интересы выше интересов всей страны…»

«Мой призыв к протесту против изображения „Бесов“ и вообще романов Достоевского на сцене вызвал единодушный отклик со стороны господ литераторов, более или менее резко выразивших порицание мне. Один из сторонников Достоевского, господин Горнфельд, указал даже, что: „Противники Горького перегнули палку в противоположную сторону: появились уже гаденькие слова о какой-то творимой им цензуре“…»

Максим Горький описывает, с обычным своим искусством и жизненностью, уличную сутолоку больших городов – Берлина, Парижа, Нью-Йорка и др.

«Имя еврея было Хаим, но его звали Каин. Это проще, чем Хаим, это имя более знакомо людям, и в нём есть много оскорбительного. Хотя оно и не шло к маленькой, испуганной, слабосильной фигурке, но всем казалось, что оно вполне точно рисует тело и душу еврея, в то же время обижая его…».

«В этом городе все было странно, все непонятно. Множество церквей поднимало в небо пестрые, яркие главы свои, но стены и трубы фабрик были выше колоколен, и храмы, задавленные тяжелыми фасадами торговых зданий, терялись в мертвых сетях каменных стен, как причудливые цветы в пыли и мусоре развалин. И когда колокола церквей призывали к молитве – их медные крики, вползая на железо крыш, бессильно опускались к земле, бессильно исчезали в тесных щелях между домов…»

«Крупный, оригинальный талант Слепцова некоторыми чертами сроден чудесному таланту А. П. Чехова; хотя Слепцов совершенно не владел вдумчивой, грустной лирикой, чутьём природы и мягким, однако точным языком Антона Чехова, но острота наблюдений, независимость мысли и скептическое отношение к русской действительности очень сближают этих писателей, далёких друг другу в общем…»

«Меня разбудили удары о землю близко моей головы; мягко отталкивая меня, земля вздрагивала, гудела, – я вскочил, сел, сон был крепок, и глаза, ослепленные его бездонной тьмою, не сразу поняли, в чем дело: в золотистом огне июньского солнца жутко качалось темное пятно, прильнув к серому кресту, а крест тихонько скрипел…»

«Блаженной памяти барон Брамбеус имел лакея Ваньку, большого любителя читать различные „забористые“ книжки…»

«По субботам у Максима Ильича Шамова собираются лучшие люди города и разные „интересные парни“, – я причислен к последним и поэтому тоже охотно допускаюсь на субботы Шамова. Эти вечера для меня, как всенощная для верующего. Люди, которые служат ее, во многом чужды мне; мое отношение к ним – мучительно неясно: нравятся они мне и – нет, восхищают и – злят; иногда хочется сказать им слова сердечно-ласковые, а – через час – мною овладевает нестерпимое желание нагрубить этим красивым дамам, приятным кавалерам. Но я всегда отношусь благоговейно к мыслям и словам этих людей, их беседа для меня – богослужение…»

«В Москве начались слушанием „дела“ о вооружённом восстании в декабре 1905 года, – мне хочется показать публике, как создавались эти „дела“ полицией и судебною властью. Для примера возьму „дело“ Николая Шмита, о котором имею точные, строго проверенные мною сведения…»

«Шагая полем, он думал о том, что, может быть, ему удастся в городе хорошо заработать и, воротясь домой к весне, он женится на Василисе Шамовой. И ему представлялась Василиса – полная, крепкая, чистоплотная. А может быть, он найдёт себе место дворника у хорошего богатого купца и женится уже не на Василисе, а на какой-нибудь городской девушке. Он шёл, а сзади его тихо загорался рассвет, вокруг невидимо исчезали ночные тени, и на снег ложились бледно-жёлтые лучи зимнего солнца. Снег под ногами захрустел веселее и громче, Ванюшка запел песню. Три двугривенных звякали в кармане его штанов, а в голове, под звуки песни, медленно плыли думы и догадки о будущем…».

«Жил-был Фома Вараксин, столяр, двадцати пяти лет, человек весьма нелепый: череп у него – большой, с висков – сжат, а к затылку – удлинён; тяжёлый затылок оттягивал стриженую голову назад, Фома ходил по земле вздёрнув широкий нос вверх – издали казалось, что он хочет заносчиво крикнуть кому-то: “Ну-ка, тронь, попробуй!” Но при первом же взгляде на его расплывчатое лицо с большим ртом и глазами неопределённого цвета становилось ясно, что это идёт парень добродушный и как бы радостно смущённый чем-то…»

«Хорошее письмо написали мне Вы, товарищ Фомин! Вот так просто, ясно, „не мудрствуя лукаво“, будет думать, говорить и писать каждый крестьянин, каждый рабочий, когда они освоят простые, но великие мысли Владимира Ильича Ленина и его верных учеников, – мысли, которые вводятся, вкрепляются в жизнь мужественным трудом людей, подобных Вам, товарищ Фомин, таких людей можно именовать „ударниками на полях“».

«Дорогие товарищи, я начну с возражения Анатолию Васильевичу…»

«Скучно стало нам – доктору Полканову и мне – шагать второй день по горячему песку берега ленивой Оки, мимо небогатых рязанских полей, под солнцем последних дней мая; слишком усердное в этом году, оно угрожало засухой…»

«Товарищ Золотухин приводит в письме своём фразу мою «Я страдал тогда фанатизмом знания». Эта фраза – весьма яркий пример непродуманного пользования словами, ибо в ней противоестественно соединены понятия, враждебные одно другому и взаимно отрицающие друг друга…»

Впервые напечатано в «Самарской газете», 1894, номер 254, 11 декабря; номер 257, 15 декабря; номер 258, 16 декабря; номер 264, 25 декабря; номер 265, 29 декабря; номер 267, 31 декабря. Рассказ написан в 1894 году. Рассказ включался во все собрания сочинений. В основу рассказа положен один из эпизодов путешествия Горького пешком из Одессы в Тифлис осенью 1891 года с неким Цулукидзе, послужившим прототипом князя Шакро. Печатается по тексту, подготовленному Горьким для собрания сочинений в издании «Книга».

«В Союзе Советов научно организованный разум получил неограниченную свободу в его борьбе против стихийных сил природы. Побеждая эти силы, заставляя их покорно служить великому, всемирному делу создания бесклассового общества равных, разум всё более дерзновенно, успешно и наглядно показывает свою мощь творца и организатора «второй природы», то есть культуры, на почве, на силах и сокровищах первой природы, древней, неорганизованной и даже враждебной интересам трудового человечества…»

«Признано и установлено, что искусство слова родилось в глубокой древности из процессов труда людей. Причиной возникновения этого искусства служило стремление людей к организации трудового опыта в словесных формах, которые наиболее легко и прочно закреплялись в памяти, – в формах двустиший, «пословиц», «поговорок», трудовых лозунгов древности…»