Война и право после 1945 г.

Война и право после 1945 г.
Джеффри Бест

Международные отношения (Социум)
Человеческая цивилизация всегда стремилась ограничить вооруженное насилие и ужасные последствия войн. Работа британского историка Джеффри Беста посвящена усилиям, предпринимавшимся последние десятилетия в этой сфере. В ней показано, что Вторая мировая война привела к серьезным из нениям в международном праве и определила его дальнейшее развитие. Авто анализирует с этой точки зрения разнообразные типы современных вооруженных конфликтов – высокотехнологичных межгосударственных столкновений, национально-освободительных, революционных и гражданских войн – и пытается ответить на вопрос, где, когда и почему институтам международного гуманитарного права удавалось или, наоборот, не удавалось уменьшить ущерб наносимый военными конфликтами.

Джеффри Бест

Война и право после 1945 г

© Geoffrey Best, 1994

© АНО «ИРИСЭН», 2010

Сокращения

Принятые аббревиатуры, сокращенные ссылки на источники и архивы

2. Сокращенные ссылки на цитируемые источники

От издателя

Издательство «Мысль» выпускает новую книгу серии «Международные отношения» проекта ИРИСЭН – работу британского историка Джеффри Беста «Война и право после 1945 г.». Она посвящена проблеме, которую без преувеличения можно отнести к числу самых фундаментальных для современной цивилизации – ограничению бедствий и разрушений, которые приносит людям война. Именно эту задачу призвана решать важнейшая отрасль международного права – право войны и ее ключевая подотрасль – международное гуманитарное право.

Международное гуманитарное право было институционализировано в основном во второй половине XIX в., но его элементы существовали и раньше в рамках более широкого контекста права войны, международных отношений в целом, а также этических и религиозных систем господствовавших, в первую очередь, на европейском континенте. Дж. Бест в своей книге дает краткий обзор развития права войны за период с раннего Нового времени до Второй мировой войны, показывая логику его развития, приведшую к возникновению международного гуманитарного права. Однако Вторая мировая война стала вехой, после которой слишком многое изменилось, чтобы международно-правовая система могла оставаться в прежнем виде. Произошел не только гигантский рост масштабов конфликта, но и сама его природа качественно изменилась из-за появления новых видов вооружений и соответствующих тактических и стратегических новшеств.

Основная часть книги посвящена подробному описанию процесса глубокой перестройки международного гуманитарного права после окончания Второй мировой войны. Дж. Бест не только описывает ход и логику событий (в первую очередь на международных конференциях по гуманитарному праву), мотивы участников и получившиеся результаты, но и вписывает это в более широкий контекст. Составляющими этого контекста являются сами вооруженный конфликты – автор старается учесть все их разновидности, включая высокотехнологичные межгосударственные, национально-освободительные, гражданские войны, революции, межэтнические столкновения и т. д. – а также интересы основных действующих лиц на международной арене, идеологические движения, развитие философии и этики права, общественную психологию, национальные и региональные культурные особенности и многое другое.

Дж. Бест – не прекраснодушный идеалист, верящий в то, что развитие международного права позволит решить все проблемы и полностью прекратить ненужные жертвы и страдания. Наоборот, значительная часть книги посвящена анализу того, что получилось, а что не получилось из задуманного создателями современного гуманитарного права и каковы были причины неудач. Многие проблемы, по его мнению, объясняется именно излишним идеализмом и недостаточным вниманием к «прагматическим» соображениям и мотивам участников международных отношений. Есть и такие трудности, которые, по-видимому, в принципе не могут быть разрешены в рамках международного гуманитарного права.

Все эти вопросы имеют важнейшее значение для стран русскоязычного ареала, поскольку, как показывают события последних лет, многие из них, включая Россию, оказались вовлечены в вооруженные конфликты самых разных типов, от классических межгосударственных войн до межэтнических столкновений и террористической войны. В таких ситуациях неизбежно возникают многочисленные проблемы попадающие в сферу компетенции международного гуманитарного права. Поэтому мы считаем чрезвычайно актуальными книги, подобные той, которую Вы держите в руках.

Работа Дж. Беста «Война и право после 1945 г.», будучи в целом посвящена достаточно специальной международно-правовой и военной тематике, написана в расчете на неподготовленного читателя, не перегружена специальной терминологией и может служить хорошим введением в предмет. В то же время в ней затрагиваются вопросы, далеко выходящие за пределы международного гуманитарного права и имеющие общекультурное значение. Мы надеемся, что данная книга будет полезна широкому кругу читателей, которых интересуют проблемы международного права, международной политики, войны и мира.

Валентин ЗАВАДНИКОВ

Предисловие

Эта книга – результат многолетних размышлений и трудов, посвященных вопросам взаимоотношений между тем, что мы называем цивилизацией, и войной. Например, почему в различных сообществах существуют разные представления о том, что правильно и что неправильно в ходе войны? Как получилось, что в основе системы международного права, которую Европейское сообщество государств выработало для себя и затем распространило по всему свету, лежит свод норм и принципов надлежащего ведения войн, и почему эти нормы и правила были сформулированы именно таким образом?

В книге главным образом рассматривается третий вопрос – не «Почему происходят войны?», но «Что происходит во время войн»? Война в той или иной форме – это испытание, через которое в современном мире проходят многие государства, общества и отдельные люди, причем непосредственно и очень часто с большими страданиями. Для всех остальных, тех, кого непосредственно не коснулся этот опыт, война остается предметом крайней тревоги и большой значимости, поскольку вызывает сочувствие и негодование по отношению к жертвам со стороны наблюдателей, которые к тому же нередко приходят к выводу о том, что их собственная неприкосновенность не обязательно продлится долго. Война и угроза войны во всем мире признаны если не самым страшным позором и кошмаром нашей эпохи, то, во всяком случае, приравниваются к таковым. Именно поэтому те разделы международного права, которые призваны контролировать и сдерживать военную угрозу, «Законы войны», как они раньше назывались, в наши дни получили большее развитие, чем когда бы то ни было, и стали широко известны как Международное гуманитарное право.

Право – не просто средство, с помощью которого умеряется мерзость войны, это главный, корнями уходящий в глубь истории, бесспорно, достойный всяческого уважения механизм регулирования хода военных действий. Сегодняшнее поколение людей наблюдало две вспышки активности, направленной на его расширение и уточнение: первая имела место сразу после окончания Второй мировой войны, вторая – в 70-х годах, она проходила в дебатах по поводу достоинств этого механизма, и все еще продолжается. Практически все армии заявляют о включении элементов этого механизма в свои основные правила, и некоторые эффективно этим занимаются. Так много внимания уделяется праву в сегодняшних дебатах и репортажах о причинах и ведении войны, что можно со всеми основаниями полагать, что намного больше людей теперь отдают себе в этом отчет (вернее сказать, в его отдельных элементах), чем во все предыдущие периоды истории человечества.

Безусловно, сегодня больше юристов, причем самых компетентных правоведов, работающих в гражданских учреждениях, преподают право войны, обсуждают и пишут на эту тему, чем когда бы то ни было. Такое расширение его содержания и увеличение занятых в его системе людей предполагает беспрецедентные усилия, направленные на то, чтобы расширить общедоступные знания, научить их правильному пониманию, и сверх того, программу Международного Красного Креста по практически неограниченной «диссеминации». Популярное название автоматически включает его в сферу внимания каждого, кто интересуется вопросами гуманитарного права и прав человека и тем, что происходит в этой области. Хорошо оно работает или нет, при всей его теперешней изощренности и очевидно высокой репутации, – это, таким образом, вопрос, который, вполне естественно, волнует самый широкий круг людей.

В эту книгу вложено столько жизненного опыта, что я жалею, что не могу упомянуть всех людей, которые так много помогали, направляли и поддерживали меня. Умоляю читателей, тем не менее, поверить, что, в то время как за все, что на этих страницах оказалось неверно, ответственность? безусловно, несу я один, многие имеют полное право разделить со мной похвалы за все, что было правильно. Имена тех людей, перед кем я считаю себя особенно в долгу, приведены в конце книги. Но в первую очередь я должен упомянуть те организации, благодаря которым оказалось возможным проделать эту работу.

Международный Комитет Красного Креста через посредство высоких должностных лиц и сотрудников оказывал самую широкую поддержку и содействие с тех самых пор, как двадцать три года назад я удостоился чести быть представленным Комитету Пьером Буасье. Мое восхищение работой Комитета так же искренне, как и отношение к тем членам его персонала, с которыми мне больше всего довелось встречаться. И если в последние годы я меньше привлекал их к работе, чем раньше, то это в большой степени из-за опасений, что чрезмерная зависимость от них и их замечательной организации может стеснить свободу моего суждения или создать неверное впечатление о том, что я написал некоторым образом конформистскую книгу. Не все мной написанное совпадает с тем, что я, верно или ошибочно, воспринимаю как ортодоксия ICRC, однако ничего из того, что я написал, не предназначено или на деле способно принизить то уникальное место, которое ICRC занимает в мировом порядке гуманитарных явлений. Полагаю, что читатели без труда поймут, что углубленное изучение Международного гуманитарного права только укрепило мое ощущение крайней важности этой отрасли права и повысило уважение к замечательной организации, которая, можно сказать, опекает его.

Я в большом долгу перед Благотворительным трестом Джозефа Раунтри, поскольку именно этому тресту я обязан возможностью написать Часть II этой книги. Щедрые исследовательские гранты треста позволили мне работать в государственных архивах США, Канады, Австралии, Франции, Ирландии и Швеции столько, сколько позволяли время и администрация. Грантов хватило, чтобы купить несколько исключительно дорогих книг по юриспруденции и оплатить услуги секретаря – т. е. ту помощь, которая необходима писателям, чей уход на пенсию состоялся раньше, чем они смогли овладеть техникой обращения с электронным текстовым редактором. Помимо благодарности, я должен извиниться перед этой благотворительной организацией за то, что работал над этой книгой намного дольше, чем сначала предполагал. Болезнь, под знаком которой прошли для меня 80-е годы, была не единственной тому причиной. Чем дольше я обдумывал свой проект, и чем больше всматривался в стандартный процесс написания труда о современном гуманитарном праве, тем больше я проникался мыслью, что наиболее полезной книга получится, если это будет не всестороннее описание предмета, как я задумал первоначально, а своего рода аналитический разбор, взгляд стороннего наблюдателя, а не участника; критика, которая вместе с тем поставит МГП в один ряд с другими важнейшими международными установлениями, чья роль – служить миру и предотвращать войны или хотя бы ограничивать их масштаб. Поскольку я ненавижу войну, я испытываю лишь глубокое сожаление, оттого что вынужден прийти к выводу о неспособности этой отрасли международного права предотвращать войны, как многие из нас надеялись, или хотя бы внедрять менее жестокие методы их ведения. И если предложенное мной объяснение практических недостатков права придаст силу движению за их исправление, я сочту это достойным вознаграждением за свои усилия.

Уход на пенсию (пожалуй, слишком ранний в моем случае) имеет свои положительные и отрицательные стороны. С одной стороны, у вас много времени, и это хорошо. Но у этой медали есть и обратная сторона: замаячившие на горизонте утрата административной поддержки и забвение со стороны ученых кругов.

Но суровые лишения подобного рода заслонила от меня щедрость организаций, которые я называю ниже, – я сердечно им благодарен: Исследовательской школе социальных наук при Австралийском национальном университете за трехмесячную стипендию в 1984 г.; Международному центру имени Вудро Вильсона в Вашингтоне, округ Колумбия за гостевую стипендию в 1985 г.; Лондонской Школе экономики и политических наук за трехлетнюю стипендию от их Центра международных исследований в 1982–1985 гг., за которой последовало академическое членство в их отделе Международных отношений в 1958–1988 гг.; и ректору и научному сообществу Колледжа Св. Антония за оказанную мне честь стать старшим научным сотрудником, когда я перебрался в Оксфорд, где принял участие в работе университетской группы IR 1988 г. Я обязан Фонду Наффелда за «небольшой исследовательский грант», благодаря которому я получил еще одну возможность поработать в Государственном архиве США в Вашингтоне в октябре 1990 г. И мне не хватает слов, чтобы выразить свою благодарность Айвон Аскит, Энн Джеллинг, Тони Моррису и другим сотрудникам Oxford University Press за их терпение и тактичность, с которыми они ожидали столько лет окончания моей работы.

За разрешение использовать в той или иной степени книги и документы, за помощь в пользовании ими (практически повсюду меня поразила готовность библиотекарей и архивистов прийти на помощь) я благодарю администрацию Британской библиотеки, Бодлианской Библиотеки, Государственного архива Великобритании и Британское отделение Красного Креста; администрацию Библиотеки Конгресса, Государственного архива США и Американское отделение Красного Креста; Австралийское отделение Красного Креста и администрацию Государственного архива Австралии; архивы Министерств иностранных дел в Оттаве, Дублине и Стокгольме, а также архивы Министерства иностранных дел Франции.

Есть две группы людей, которых я должен поблагодарить поименно за готовность помочь мне. Одна группа – это те доброжелательно настроенные люди, специалисты в различных областях истории МГП, которые согласились говорить со мной об этом и тем или иным способом стремились улучшить мое понимание предмета. Все наши встречи были неформальными. Ни одна беседа не носила характер «интервью». Я не занимался «разоблачениями». Бывали случаи, когда я не слышал ничего, о чем бы я уже не знал или интуитивно не догадывался. Но встречи с людьми, принимавшими участие в тех исторических событиях, о которых пишешь, так или иначе оставляют свой след, и я уверен, что текст книги был бы беднее без упоминания о них. Позвольте же мне с глубочайшими извинениями за опущенные титулы и звания, которые мне известны, – я это сделал, чтобы не опустить те, о которых мне неизвестно, – привести имена собеседников, в тот или иной момент оказавших мне поддержку: Аджелаиб Абада, Джордж Аби-Сааб, Джордж Олдрич, Маджи Блэк, Мелкиор Борцингер, Питер Кэмерон, Даниэль Дюфур, Брайан Ходгсон, Жан Хофлигер, Сильвии-Стоянка Джанод, Чарльз Лисахт, Джеймс Мэкин, Йен Мариотт, Тоби Николс, Джон де Салис, Фрэнк Сивертс и Вольдемар Солф.

И наконец, имена людей, которых я должен назвать, поскольку они неизменно были готовы помочь мне, когда я нуждался в их помощи, – таких случаев было немало. Другие люди, которые также помогали мне, я уверен, не сочтут меня неблагодарным, если я скажу, как глубоко я благодарен (в алфавитном порядке, опять-таки не упоминая титулов и званий) Сидни Бэйли, Франсуа Бедарида, Мэриголд Бест, покойному Хедли Буллу, Оуэну Чэдвику, Вильгельму Дейсту, Майклу Докриллу, Майклу Донелану, Брайану Элиоту, Гансу-Питеру Гассеру, Франсуаз Хэмпсон, Майклу Ховарду, Эндрю Харрелу, Кристиан Джоан-нот (в то время), Фрицу Кальсховену, Джорджу Кэтебу, Майклу Мейеру, Тони Моррису (моему терпеливому и находчивому редактору в OUP), Уильяму В. О’Брайену, У. Хейсу Парксу, Адаму Робертсу, Брайану Робертсу, покойному Кристоферу Торну, Мишелю Ветею и Эндрю Уиткрофту. Некоторые из них, возможно, будут удивлены, узнав, что именно помогли они написать. Ответственность за книгу, разумеется, повторяю еще раз, лежит целиком и полностью на мне.

Г. Б.

Если можно сказать, что международное право находится в некотором смысле на той грани, за которой заканчивается право, то, наверное, еще более очевидным было бы утверждение, что право войны находится на той грани, за которой заканчивается международное право.

    Херш Лаутерпахт в British Yearbook of International Law (1952), 382

Часть I

Происхождение законов войны

Глава 1

Введение

Война, право и законы войны

Эта книга исходит из предпосылки, что на Земле происходит больше вооруженных конфликтов, чем нужно для блага ее обитателей и для поддержания репутации их биологического вида как наделенного даром разума и нравственным чувством. Со многих точек зрения война всегда была и остается проблемой, загадкой. Автор не разделяет убеждения, что война плоха при любых обстоятельствах или что это худшее из всех мыслимых зол, но относит себя к тем, кто считает, что войн и вооруженной борьбы всегда было и есть больше, чем следовало бы, и что в большинстве случаев война намного более страшна, разрушительна и жестока, чем это необходимо. Право – далеко не единственное имеющееся в распоряжении человечества и входящих в него цивилизаций средство уменьшить размах и смягчить последствия публичных насильственных действий и насилия по политическим мотивам, но оно представляется – не в последнюю очередь благодаря тесным узам, связывающим его с религией и этикой, – одним из наиболее заслуживающих внимания средств и к тому же ставшим в последнее время весьма популярным благодаря озабоченности современного общества вопросами гуманности и прав человека. Цель этой книги – проанализировать место и практическую применимость права в этом глобальном контексте.

Какое же отношение право имеет к войне? Этот вопрос тем более стоит задать, что, на первый взгляд, право и война кажутся явлениями противоположными. Римляне, которые немало знали и о том и о другом, оставили в память потомкам недвусмысленное предостережение: inter arma silent legis[1 - Когда говорит оружие, закон молчит (лат.). – Прим. перев.]. Если право означает спокойное рассмотрение упорядоченных аргументов и разрешение споров не путем насилия, но вооружившись светом справедливости и разума, то как оно может быть совместимо с институтом, представляющим собой отказ от рационального дискурса в пользу того, чтобы урегулировать разногласия путем взаимного испытания вооруженной силы? Обращение к насилию в рамках вооруженного конфликта со всеми обычными в этих условиях случайностями и непредсказуемыми обстоятельствами, нередкими проявлениями ярости и бесчеловечности, чередой человеческих потерь, шлейфом разрушений и последующей ненавистью воспринимается как полная противоположность всему тому, что составляет верховенство права – этот «ковчег Завета» цивилизации. Не приходится спорить, что войне свойственны все эти хаотические, ужасные и отвратительные черты. Говорить о ней в таких терминах – правильно и справедливо. Именно эти характеристики служат одной из причин, по которой пацифисты решают не иметь ничего общего с войной и по которой ответственные непацифисты долго думают, прежде чем прибегнуть к войне или (при условии, что у них есть выбор) дать втянуть себя в войну. Но дело не сводится к этим свойствам войны. Существует более приемлемая версия, другая сторона медали, несущая иное измерение парадоксального смысла войны.

Одно дело – что происходит на войне, другое дело – почему бывает война. Рассматриваемая как политический институт, как «организованное насилие, осуществляемое политическими образованиями друг против друга», и «неизбежно нормативный феномен», отличный от простого насилия, война может представляться менее бесформенной[2 - Хедли Булл, из текстов которого взяты цитаты (см: Headley Bull, The Anarchical Society: A Study of Order in World Politics (London, 1977), 184, и его обзор книги: M. Walzer, Just and Unjust Wars в журнале World Politics, 31 (1979 г.), 588–589), в первой из упомянутых работ конкретизирует это важнейшее определение следующим образом: «Насилие не является войной, если не осуществляется от лица политического образования; то что отличает уничтожение людей на войне от простого убийства – это его замещающий и официальный характер, символическая ответственность того политического образования, чьим агентом является убивающее лицо. Равным образом насилие, осуществляемое от лица политического образования, не является войной, если оно не направлено против другого политического образования».]. Этот не столь неприемлемый аспект войны сообщает некоторую степень благоприличия тому факту, что она занимает центральное место в мировой истории и в исследованиях международных отношений. Рассматриваемая в таком свете, война (понятие, которое для ученого-политолога включает угрозу войны и способность ее вести) – это просто неустранимый факт исторической и политической реальности, из которого было бы разумно извлечь как можно больше, а не меньше, поскольку его можно воспринимать как нечто такое, без чего нельзя обойтись при внесении необходимых изменений в отношения между государствами и при поддержании желаемого порядка в отношениях между ними. Таким образом, не приходится удивляться, что законы и обычаи войны находились в центре международного права – разумеется, существовавшего тогда под другими названиями, например jus gentium в романо-европейской терминологии, что может быть более или менее точно переведено как «право народов», – с его самых первых дней.

В части I этой книги читателю предлагается краткий обзор основ истории этой отрасли международного права с самого начального периода его существования и вплоть до первой половины ХХ в. Те читатели, которые склонны скептически относиться к способности права сдерживать войну, найдут на этих страницах факты, свидетельствующие о том, что иногда и до определенной степени ему это удавалось: определенные периоды и обстоятельства в истории больше благоприятствовали этому, чем другие. Исторический опыт действия законов войны не подтверждает тезис, столь любезный сердцу некоторых склонных к применению силы мужчин (не уверен, что мне следует сказать «мужчин и женщин») и людей, воображающих себя «реалистами», что сама эта идея абсурдна или иллюзорна; хотя, как мы увидим в части III, современная история и положение дел во многих отношениях оказываются настолько неблагоприятными, что дают циникам и скептикам немало поводов для воодушевления. Но, несмотря на это, сама идея международного права войны, хотя она и должна казаться парадоксальной и особенно трудна для восприятия в наши дни, по-прежнему сохраняет свою состоятельность и ценность. Доказательства, представленные на этих страницах, говорят сами за себя.

Международное публичное право и право войны как его составная часть

Некоторые читатели, возможно, зададутся вопросом: а как насчет международного права как такового?

Наша перегруженная войной ветвь юридического древа не может быть изолирована от ствола, из которого она выросла. Часть следует рассматривать в контексте целого, и в наши дни вам не придется углубляться слишком далеко в тот или иной раздел исследований международных отношений, чтобы столкнуться с вопросами о природе и статусе международного права – в данном контексте имеется в виду, конечно, международное публичное право, в отличие от частично пересекающегося с ним частного права, без которого нельзя обойтись при разрешении торговых, финансовых, личных споров и конфликтов, при проведении сделок с объектами собственности и т. д. В этой книге нет достаточно места, да и сам я не обладаю достаточной квалификацией, чтобы всесторонне обосновать реальность и важность международного права. Но все же необходимо попытаться осуществить нечто в этом роде, чтобы скептик, оправившись от удара, полученного на последней стадии обсуждения, не нашел лазейки для того, чтобы снова приняться за критику.

Очевидная претензия к международному праву сводится к следующему: оно лучше смотрится на бумаге, чем на практике, и государства, решившие его игнорировать, могут это сделать в большей или меньшей степени безнаказанно. А также, следует добавить, могут найти юристов-международников, которые обеспечат толкование закона в их пользу. Кайзера и его министров в течение многих лет клеймили позором, за то что те называли международные договоры «клочками бумаги», но это только благодаря мощи английской и французской пропаганды и тому факту, что Англия и Франция выиграли войну, а вовсе не потому, что Германия была единственной страной, которая относилась к инструментам международного права как к макулатуре.

Это слабое место права является следствием того факта, что международное право – это в первую очередь право, определяющее отношения между государствами, созданное государствами для своих целей и ради собственных преимуществ; и до настоящего времени оно не воспринималось как нечто такое, что может потребовать подчинения свободы действия («суверенитета») государств действующим наднациональным институтам в случаях, когда затронуты «жизненные интересы» этих государств. Иными словами, рассуждая в соответствии с естественно приходящей на ум аналогией с национальными правовыми системами, если государства желают нарушить или обойти норму права, то не существует силы, располагающей полномочиями полицейского, шерифа или судебного пристава, который удержал бы их от этого, не говоря уже о принуждении более высокого порядка, осуществляемого судьей, начальником тюрьмы и командующим войсками, вызываемыми на помощь гражданским властям.

Эту слабость права невозможно отрицать, но она далеко не так разрушительна, как легко можно было бы предположить, наблюдая за действиями международного сообщества со стороны. Очевидные и демонстративные нарушения сравнительно редки. Государства по большей части соблюдают нормы права, причем большую часть этих норм соблюдают всегда, потому, что считают, что это удобно, выгодно и полезно. Международное право – нормальный и устойчивый ориентир для осуществления отношений между государствами, когда они находятся в состоянии «мира» друг с другом. Практика государств – один из его основных источников, и поэтому неудивительно, что одна из его основных функций состоит в том, чтобы помогать государствам в этой практике.

Подобные правила и обычаи в многочисленном и разнородном сообществе требуют от его членов изрядных способностей к компромиссу. Государствам не всегда приятны непосредственные результаты выполнения ими своих обязательств, но в целом они эти обязательства чтят. Государства, которые выбирают, какие правила выполнять, а какие нет, рискуют заработать плохую репутацию и рано или поздно будут страдать от последствий своего подхода. Они могут, в силу своего положения сверхдержавы или по причине особого эгоизма, от безысходности или из-за одержимости идеологией, решить в отдельных случаях не обращать внимания на осуждение их действий и принять бремя последствий. Тут немедленно приходят на ум всевозможные примеры из истории последних нескольких десятилетий, не говоря уже о печально известных случаях нарушения норм, относящихся к сфере прав человека, – стандартной практике во многих странах, а в определенной степени – и в большинстве стран. Небеса не обрушились на вершителей этих сознательных беззаконий или внеправовых мер (если интерпретировать действия некоторых из них максимально благоприятным образом). Нарушители и извратители права, как говорится, вышли сухими из воды. Но усилия, предпринятые почти всеми государственными инстанциями с целью создать юридическое (или, во всяком случае, выглядящее юридическим) оправдание и извинение осуждаемых деяний как происшедших в порядке исключения, говорят красноречивее всяких слов. Ни одно государство не отрицает достоинств идеи международного права, и отдельные нарушения существующей системы, которые государства допускают в порядке исключения, не обязательно следует воспринимать как движение в сторону демонтажа системы международного права как таковой. Государства, которые слишком фамильярно обращаются с этой системой, тем не менее предполагают, что, невзирая на их действия, сама система уцелеет и продолжит существование: допущение, очевидно, не лишенное зерна истины, хотя можно вполне обоснованно задать вопрос, как долго система сможет выдерживать подобные испытания на прочность.

Следующая линия атаки скептика непосредственно проистекает из последнего соображения. По-прежнему склонный заклеймить правовую систему, в которой отсутствует суверенное право принуждения, как фиктивную, он возобновляет атаку, сравнивая эту так называемую международную систему с тем, что он считает, наоборот, настоящей правовой системой – т. е. с национальной правовой системой. Вот она-то реальна и достойна уважения, говорит он, потому, что национальная система едина и внутренне согласованна. Она представляет собой пирамиду или вертикаль инстанций, облеченных суверенной властью, способную заставить закон работать и гарантировать, что нарушитель закона понесет наказание. Все, что не дотягивает до этого, утверждает скептик, не заслуживает великой чести именоваться правом.

Этот довод звучит внушительно, но его предпосылки ложны. Описание национальной системы права носит идеализированный характер, в реальности едва ли узнаваемый. Это политические и правовые теоретики хотят, чтобы мы верили в то, что национальные правовые системы устроены именно так, как описано выше, а не так, как они выглядят на деле. Много ли на свете есть стран, в которых каждый подданный или гражданин повинуется всем законам, а каждый акт непослушания неизбежно распознается и наказывается? Нет, и сама идея такой страны, между прочим, может породить вопрос о том, было ли бы приятно жить в такой стране. В то же время существует немало стран, как приятных, так и неприятных для жизни, где многие законы постоянно нарушаются, где равенство всех перед законом – это дурная шутка и где нарушители редко призываются к ответу. Если же обсуждение дойдет до того, что будет замечено, что игнорирование права и пренебрежение им, доведенные до определенного уровня допустимости (который варьируется в зависимости от места), сводят на нет претензии государства на уважение (поскольку оно не может сделать то, для чего вообще существуют государства), ответ может быть только один: государства с такой позорной репутацией тем не менее обычно продолжают считаться членами международного сообщества, хотя и встречают в той или иной степени холодный прием. И очень трудно сказать с определенностью, соблюдается ли международное право в своей области применения хуже, чем национальное право в юрисдикции некоторых государств с дурной репутацией, о которых, несомненно, уже вспомнил читатель.

Различия между правовыми системами государств и межгосударственной правовой системой, безусловно, имеют намного большее значение, чем их сходство. Их сопоставление в предыдущем абзаце было проведено лишь для того, чтобы особо подчеркнуть, что, каковы бы ни были недостатки последней, их нельзя использовать как основание для того, чтобы осудить ее, не осуждая также неявным образом многие недостатки первых. Но одно из явных различий между двумя системами требует вдумчивых комментариев, потому, что представляет собой одну из наиболее специфических характеристик международного права. Значительная часть международного права в наши дни, не в последнюю очередь в гуманитарной сфере и в сфере защиты прав человека, особенно там, где задействована Генеральная Ассамблея ООН, носит «нормативный» характер. «Нормативный» – значит устанавливающий стандарт, добавляющий к существующей государственной практике желаемую идею государственной практики, как ее хотят, намереваются или надеются видеть когда-нибудь в будущем. Обычный человек, возможно, сочтет неудобным то, что великое слово «Право» теперь может применяться в двух разных смыслах, а именно: то, что соблюдается и подкрепляется санкцией здесь и сейчас, и то, что должно соблюдаться и подкрепляться санкцией в будущем – в том будущем, к которому следует стремиться. Экспертное сообщество в сфере международных отношений попыталось как-то справиться с этим расщеплением понятий, придумав два вида права: «жесткое» и «мягкое», разница между которыми состоит в том, что если в первом случае в настоящее время существует определенная возможность наказывать за нарушения правовой нормы, то во втором случае такая возможность отсутствует. И если все тот же скептик, упорно желая продолжать препирательства, подводит обычного человека к выводу, что «мягкое право» – это не то, к чему он привык в собственной стране, ответ обоим опять-таки состоит в том, что национальное законодательство, возможно, на самом деле имеет не столь уж единообразно «жесткую» консистенцию, как любят заявлять политические теоретики и пропагандисты. Британец, например, едва ли обнаружит большую жесткость в законодательстве, когда речь идет о регулировании скорости на дорогах и трезвости водителей в его стране, о собаках, гадящих на тротуарах и в общественных парках, и об использовании наушников, в которых так грохочет музыка, что это не может не раздражать пассажиров в поездах и автобусах. Поле международного права не единственное, в котором возможность устанавливать стандарты превращает законодателей в мечтателей.

С точки зрения своих источников международное право и национальное право имеют минимум общего. Во всяком случае, в национальных правовых системах власть суверена, о котором говорят теоретики, является более или менее неоспоримой, что позволяет ясно видеть, откуда проистекает право и как оно создается. Законодательный орган или законодательная ветвь власти присутствует как составляющая в любой конституции. Но источники международного права намного более сложны для понимания и запутанны, главным образом потому, что слишком многие из них взаимно перекрываются. Один из этих источников – уже упомянутая государственная практика. Процедуры и устоявшиеся обычаи, которые государства в целом находят настолько полезными во взаимодействии друг с другом, что они становятся формализованными и привычными, имеют тенденцию превращаться в обычное право. Еще глубже, нежели основы обычного права, находятся определенные общие или фундаментальные принципы, например «элементарные соображения гуманности»[3 - The Corfu Channel case: International Court of Justice, Judgement on the merits, 9 Apr. 1949, of?cial report, p. 22 (Leiden, Sithoff, n.d.).]. Некоторые наиболее фундаментальные из них относятся, по мнению некоторых экспертов, к jus cogens, т. е. «императивным нормам», которые не могут быть предметом споров (тем не менее о них спорят!). Формальные договоренности и соглашения между государствами (по вопросам, которые, кстати, могут уже быть заложены в обычном праве) фиксируются в пактах, конвенциях и уставах, а также, как это становится все более явным на протяжении жизни последнего поколения, в формах, носящих намного менее внушительные названия, такие как договор и соглашение. Международное право, сформированное таким образом, обычно называется «конвенционное право», что звучит непонятно для обычного человека, естественно склонного думать, что конвенционное означает обычное. Он, вероятно, впадет в еще большее недоумение, услышав, что «конвенционное право» (в некоторой части), принятое почти всеми государствами на протяжении некоторого весьма значительного времени, может действительно стать «обычным правом». Так, например, Международный военный трибунал и другие военные трибуналы после Второй мировой войны стали считать, что это имело место в отношении по крайней мере части норм IV Гаагской конвенции о законах и обычаях сухопутной войны и Конвенции об обращении с военнопленными 1929 г.[4 - Я использую осторожное выражение «по крайней мере часть норм», имея в виду предостережение, высказанное Теодором Мероном (Theodor Meron, “Geneva Conventions as Customary Law”. AmJIL 81 (1987), 348–370, p. 359), а также учитывая изложение этого вопроса Лаутерпахтом в его авторитетной статье (BYILб 1953, 373 n.): «Международный военный трибунал в Нюрнберге и другие трибуналы по военным преступлениям однозначно подтвердили в отношении обращения с военнопленными, что многочисленные положения Гаагской и Женевской конвенций были просто явными формулировками существующего международного права». Даже Калсховен, не менее авторитетный специалист, чем любой другой современный автор, судя по всему, склонен с осторожностью высказываться по этому вопросу в своей книге: «Нам остается упомянуть, что в соответствии с широко распространенной точкой зрения принципы и правила, содержащиеся [в Гаагских положениях] к моменту начала Второй мировой войны, были настолько широко приняты государствами, что стали частью международного обычного права. После войны эта точка зрения получила свое подтверждение во множестве слов, произнесенных на Международном военном трибунале в Нюрнберге» (Kalshoven F. Constraints on the Waging of War (Geneva, 1987), p. 18). Поддержка МВТ этой точки зрения проявляется в его многократно переизданном решении; раздел, озаглавленный «Право, имеющее отношение к военным преступлениям и преступлениям против человечности», пятый параграф. Соответствующий текст содержится на с. 65 официального издания этого решения Британским управлением по изданию официальных документов (London, 1946, Cmd 6964). C конвенционным и обычным правом тесно связан еще один, несколько меньший дополняющий источник – прецедентное право, определяемое всевозможными судами, которые могут осуществлять правосудие в рамках международного права (многие из которых являются национальными, как, например, суды по морскому призовому праву и военные трибуналы).]

Таковы различные источники, из которых проистекает международное публичное право – известное и под более полным названием «международное право мира, войны и нейтралитета», – и те пути, которыми оно проходит: «Грандиозный лабиринт, но не лишенный плана». План – это желание и воля государств, направленные на то, чтобы свод норм, который эти государства породили или которому позволили появиться на свет, выполнял свое предназначение: облегчать и смягчать отношения между ними не только в условиях мира (т. е. предположительно в условиях их нормальных взаимоотношений), но и в состоянии войны, которое политическая теория в целом рассматривает как наименее обычное состояние дел и которое, таким образом, если оно умеряется правом, не станет, как можно надеяться, чем-то большим, чем кратковременная гроза в нормальных отношениях государств.

Идея верховенства права в международных отношениях относится к войне в той же мере, что и к миру, а в международном праве войны эта идея обретает плоть. Наш скептик может здесь снова вмешаться в разговор. Он заявит, что эта отрасль международного права, каковы бы ни были ее временные и ограниченные успехи, в конечном счете не что иное, как маскировка и жульничество; не поразительное и парадоксальное достижение цивилизации, как его иногда представляют, а скорее удобный инструмент, с помощью которого некоторые теоретики цивилизации набрасывают вуаль благопристойности на ужасные черты неумолимого чудовища, поскольку успех этой цивилизации, по-видимому, неотделим от его успеха. В данном случае скептику гораздо труднее возразить. Право войны никогда не действовало так же эффективно, как по большей части действует право мира. Разумный цивилизованный человек, понимающий, что такое война, и не ожидает ничего другого. Он будет удовлетворен тем, что есть, потому что это меньшее из зол; по крайней мере это лучше, чем ничего. В истории права войны были свои взлеты и падения. В период взлетов – в определенные относительно счастливые времена, в удачных местах и эпизодах – оно достигало большего, чем может допустить скептик. Оно продемонстрировало, что вполне может приблизиться к состоянию, соответствующему цивилизованному представлению о нем. Но вопросы о том, можно ли утверждать, что эти взлеты в совокупности перевешивают падения, и могут ли падения быть столь продолжительными и ужасающими, чтобы эффективно продемонстрировать несостоятельность самой идеи и показать, что вера в право войны не есть лучше, чем ничего, – эти вопросы скептик по-прежнему вправе задавать, поскольку ни историк, ни любой другой ученый не может с уверенностью ответить на них. Лучшее, что каждый из нас может сделать, – это черпать информацию у историков и социологов, которые изучают причины вооруженных конфликтов и все то, что происходит во время них; пытаться выделить те культурные и политические обстоятельства, которые минимизируют, а не максимизируют риски и бедствия, связанные с вооруженными конфликтами; основываясь на этом знании, поощрять и поддерживать такую политику в собственном государстве и других государствах, находящихся в пределах досягаемости, которая рассчитана на то, чтобы привести к созданию таких обстоятельств; и быть готовым нести бремя непопулярности, ибо она, очевидно, должна быть решительной и жесткой.

Цели, методы и рамки этой книги

Моя цель и моя надежда при написании этой книги состояли в том, что ее тема заинтересует представителей разных сфер человеческой деятельности, таких как политика, история, этика, военная наука и право. Я хотел бы объяснить этим разным заинтересованным группам, а также широкому кругу читателей, в эти группы не попадающих, что они смогут извлечь из нее – и соответственно чего не смогут.

В мире, в котором новости о вооруженных конфликтах приходят каждый день, а комментарии по их поводу зачастую основываются на предположении об их беззаконном, внеправовом характере, нет нужды специально разъяснять значимость книги, посвященной тем аспектам международного права, которые предназначены ограничивать насилие во время войн, защищать жертвы этого насилия и помогать им в беде. Нельзя сказать, что книг на эту тему выходит мало. Международное право войны, или гуманитарное право, превратилось в отрасль права, переживающую своего рода бум, и в этой сфере появилось множество профессиональных экспертов. Однако манера, в которой эти эксперты пишут и дискутируют между собой, далеко не всегда непосредственно доступна для прочих людей, также живо интересующихся предметом, при этом некоторые из этих последних также все больше пишут и обсуждают его, сознавая при этом, что помимо правовых экспертов, с которыми они, возможно к счастью, имеют контакт, есть многие другие, от общения с которыми они отрезаны.

Я начинал свою профессиональную деятельность как историк, главным образом британской религии и культуры. Заинтересовавшись этикой и социологией войны, я в середине своей карьеры перешел от национальной истории к международной и от гражданских вопросов к военным, занялся историей и современным положением права войны и изучением деятельности его институтов и в конце концов пришел к выводу, что лучшее основание, исходя из которого я могу завершить свою работу и написать эту книгу, – это отрасль исследований, обобщенно именуемая международными отношениями. С представителями этой отрасли я с успехом взаимодействовал в последние десять лет в Лондонской школе экономики и Оксфорде. Если эта книга окажется смесью фрагментов всех так называемых академических дисциплин, с которыми я имел дело за последние сорок лет, то это неизбежный результат того, по какому пути двигалось мое мышление. Мне пришлось следовать туда, куда вели соответствующие аргументы, и я действительно считаю, что адекватная оценка важности международного гуманитарного права для всего мира, понимание того, как оно стало частью того, что мы считаем цивилизацией, и того, до какой степени цивилизация от него зависит, в принципе требует привлечения всех дисциплин и заинтересованных исследователей. Предмет содержит в себе слишком много крови и слишком связан с будущим всего человечества, чтобы его можно было без опасения отдать на попечение какой-либо из тех нескольких заинтересованных сторон, которые на него претендуют. Но о том, удалось ли мне соединить их, могут судить лишь мои критики (надеюсь, они не слишком поддадутся сектантскому духу)[5 - Есть одна область МГП, которой я, оставаясь в выбранных мною рамках, по-видимому, не уделил достаточно внимания. Речь идет о праве войны на море. Читатель найдет страницы, где говорится о подводных лодках, плавучих госпиталях, минах и блокадах, но он не найдет многих сведений по темам, на которые так много говорилось во время ирано-иракской войны 80-х годов: правила применения силы, смена флага, территориальные воды и зоны военных действий. В качестве оправдания недостаточного освещения этих вопросов я не могу предложить ничего лучше, чем тот факт, что право войны на море всегда было до определенной степени отдельным предметом (чего так всегда желали военно-морские ведомства!) и что теперешние усилия ICRC и других органов по его прояснению и модернизации пока еще ни к чему не привели. Хороший обзор ситуации, существующей на данный момент, дается в работе: Ross Lebow,‘The Iran-Iraq Con?ict in the Gulf: The Law of War Zones’, in ICLQ 37 (1988), 629–644. См. также: Dieter Fleck‘Rules of Engagement for Maritime Forces and the Limitation of the Use of Force under the UN Charter’, German Yearbook of IL, 31 (1988), 166–186 и W. J. Fenrick, ‘Legal Aspect of Targeting in the Law of Naval Warfare’, Canadian Yearbook of IL, 29 (1991), 238–281.].